Укрощенное сердце - [9]

Ронуэн пробиралась по лесу, ведя за собой коня. Сегодня она нанесла удар за Уэльс и должна была бы петь от счастья. Но вместо радости почему-то ощущала вину. Она убила человека — убила! Ронуэн чувствовала себя ужасно.

Что сделано, то сделано. Ничего нельзя изменить. Поэтому Ронуэн шла домой, стараясь избавиться от грустных мыслей. Конь оказался смирным и спокойно следовал за ней. Правда, он не позволил ей сесть в седло, словно знал, что она убийца. Конь вращал глазами, когда она приближалась, и отступал в сторону. Он был слишком высок, чтобы она могла вскочить на него. Кроме того, Ронуэн не была уверена, что сможет ехать верхом.

Тем не менее она не могла потерять такой ценный приз, поэтому вела животное к лагерю между Каррег-Ду и Афон-Брин. Там ее ждет Рис, который знает, что делать с конем англичанина. Он будет счастлив узнать, что она убила Джаспера Фицхью, хотя всегда хотел убить его сам.

Неужели она действительно убила человека?

Ронуэн прикусила губу. Она выстрелила, и он свалился в реку. Если стрела не убила его на месте, значит, он утонул. Она видела, как течение подхватило тело, как било его по камням. Да, он, безусловно, мертв. Иначе и быть не может. Но Ронуэн это почему-то не радовало.

Ронуэн шла вверх по небольшой насыпи, придерживаясь неприметной тропинки, и с каждым шагом чувство вины охватывало ее все сильнее.

Но ведь ее народ борется за выживание против англичан, а он был англичанином.

И все же Ронуэн никак не могла заставить себя не думать о нем. Как он умер — легко или долго мучился? Стрела оборвала его жизнь быстро, или он медленно истек кровью? Или возможно, он утонул, мечтая о благословенном глотке воздуха.

Ронуэн остановилась на узкой тропинке и вдохнула прохладный весенний воздух. Как это страшно — утонуть. Она вздрогнула и нахмурилась. Где-то в вышине хрипло прокричал ворон. Она испуганно посмотрела вверх. Стоявший позади конь шумно задышал — его горячее дыхание обожгло ее шею и плечи. Потом он легонько подтолкнул ее носом и едва не сбил с ног.

— Да прекрати же ты, конь-переросток, — прошипела Ронуэн и обнаружила, что голос ее дрожит.

Она крепче сжала повод и для надежности намотала его на руку. Нечего вести себя как испуганный ребенок, который боится, что в темноте прячутся чудовища.

— Пошли, — пробормотала она и потянула коня за собой.

До лагеря мятежников Риса было уже недалеко, но конь неожиданно заупрямился. Он сделал несколько шагов и остановился.

— Ну пожалуйста, — попросила Ронуэн и дернула за повод.

Конь спокойно смотрел на нее сверху вниз — он был намного выше — и не двигался с места.

А что, если он откажется идти дальше? Ей ни за что не справиться с такой громадиной.

— Если ты пойдешь за мной, я дам тебе чистой прохладной воды и покажу, где растет самая сочная трава на лугу, — сказала Ронуэн по-валлийски.

Сообразив, что разговаривает с конем норманнского лорда, она перевела сказанное на английский.

Конь смотрел на нее и не двигался с места, однако Ронуэн могла поклясться, что он ее понял. Он снова шумно задышал и навострил уши, прислушиваясь к громкому крику крапивника, раздавшемуся сзади.

Ронуэн похолодела. Крапивник? В этих лесах крапивники никогда не появлялись до середины лета. Что-то не так.

Охваченная паникой, девушка попятилась, сильно дергая повод, чтобы заставить упрямого коня идти за ней, но животное стояло как вкопанное. Стараясь сдвинуть его с места, девушка сама едва не упала. Тогда она решила оставить его и бежать и стала распутывать кожаный ремешок, который намотала на руку. В этот момент из леса на тропинку выбежал мужчина — высокий и насквозь промокший, с горящими глазами.

Он жив!

— Нет!

Ронуэн нащупала левой рукой кинжал, но было уже слишком поздно. Он крепко схватил ее за запястье и вырвал повод из другой руки. Девушка ударила противника кулаком по голове, затем попыталась выцарапать ему глаза. Тщетно. Она не обладала достаточной физической силой, чтобы справиться с ним. Он был слишком большой, слишком сильный и слишком обозленный. И все же она не могла себе позволить просто так сдаться. Ронуэн отчаянно вырывалась, размахивала кулаками, царапалась, кусалась, и попыталась ударить его коленом в пах. Одновременно она выкрикивала ругательства, самые страшные, какие только знала.

— Негодяй! Мерзкий червь! — вопила она.

Джаспер негромко выругался, когда ее локоть задел его подбородок.

— Змей! — не унималась Ронуэн. — Трус! Ублюдок!

— Ну, это вряд ли, — пробормотал он на ее родном валлийском языке.

Неожиданно он поднял ее и подбросил высоко в воздух.

Ронуэн взвизгнула — спятил он, что ли? — и приготовилась к весьма болезненному приземлению. Но Джаспер поймал ее, крепко взял за запястья и завел руки за спину. Потом прижал девушку к себе так сильно, что она едва могла дышать. Лицом она уткнулась в еще влажную шерстяную тунику, груди оказались прижатыми к его широкой груди, а бедра чувствовали мускулистую твердость ног.

— Сдавайся, маленькая фурия, ты попалась. Надо уметь проигрывать.

Самодовольство англичанина привело Ронуэн в ярость. Она готова была с ним сразиться, но никак не могла высвободить руки, а значит, в ее распоряжении осталось единственное оружие — зубы, которые она и пустила в ход. Иными словами, она укусила его. Не важно, что при этом девушка набрала полный рот мокрой шерсти. Главное, что враг вздрогнул и выругался.