Укрощенная любовью - [17]

Браня себя за трусость, она подошла к алькову, взяла с верхней полки фонарь, вставила свечу, набросила накидку поверх ночного наряда и покинула комнату. Бесшумно проскользнув по коридору и спустившись по лестнице, она вошла в пустынную гостиную. Луч ее фонаря слабо мерцал на вощеном полу, который простирался перед ней, казалось, до бесконечности. К своему огромному облегчению Беренис обнаружила, что ключ был оставлен в двойных стеклянных дверях.

Через несколько секунд она выбралась наружу, пересекла Террасу и побежала вниз по ступенькам парадного крыльца. Роса, лежащая на гладкой траве, скоро промочила ее тонкие ночные туфли. Она обошла пруд и направилась к роще. Там было темно и мрачно, и искусственные колонны храма возвышались над ней. От страха у Беренис пересохло во рту, и она непроизвольно вскрикнула, чуть не уронив фонарь, когда кто-то двинулся навстречу ей, черный, как сама ночь, закутанный в плащ.

Сильные руки обняли ее, и Перегрин зашептал ей на ухо:

– Любимая, я думал, что ты никогда не придешь…

Чувство облегчения нахлынуло, словно волна, и Беренис прижалась щекой к мягкой ткани его плаща, вдыхая свежесть его батистовой рубашки, запах его кожи и помады для волос, которой он пользовался. Все это было горьким напоминанием о предстоящей утрате.

– О, что же нам делать? – Она порывисто прильнула к нему, задержав дыхание в рыдании.

Его губы нашли ее лоб, щеки.

– Моя радость… мой ангел, – шептал он, одним пальцем мягко отводя мелкие кудри со лба – успокаивающее прикосновение поддержки и участия. – Не мучай себя! Судьба распорядилась так, что мы не расстанемся. Леди Чард пообещала мне деньги на дорогу. В самом деле, нет худа без добра! У меня полно просроченных карточных долгов, и несколько джентльменов оказались настолько отвратительными, что требуют свои деньги. Так что для меня будет благоразумнее на некоторое время удрать из страны.

Сомнения начали охватывать ее, и она отстранилась, надув губы:

– Это единственная причина? Я думала, что это ради меня…

– Конечно, я делаю все ради тебя, моя любовь! – поспешил добавить он. – У нас будет время спланировать наше будущее.

Будущее! Беренис охватила дрожь, несмотря на то, что тело ее горело. У нее вырвался мучительный стон:

– Но как быть с моим мужем?

Он крепче прижал ее к себе. Вне досягаемости тяжелого взгляда Себастьяна и его острого языка он мог быть самоуверенным:

– К черту этого грубияна! По крайней мере, я буду там, чтобы не позволить ему дурно обращаться с тобой.

И это все, что он намерен сделать? Это было жестоким разочарованием. Она жаждала рассказать ему о своем почти сложившемся в голове плане побега, но ее удерживало то, что он никогда не упоминал о браке, даже не говорил, что любит ее, не считая льстивых строк его стихов. Ощущая в темноте его тело так близко, она радостно вздохнула, когда его губы нашли ее рот; губы, которые были такими теплыми и мягкими, такими непохожими на хищные губы Себастьяна. Ей вспомнились тревожные ощущения, которые вызвал в ней тот поцелуй. Объятия Перегрина не имели ничего общего с тем чувством опустошения…

Внезапно она ощутила беспокойство, ибо не испытывала ничего похожего на любовную страсть. Она не пылала – она просто чувствовала рядом с ним успокоение, подобное тому, что чувствуют в объятиях родителя или брата: безопасность и покой. Когда Перегрин поднял голову, она взглянула на него, прислушиваясь к своему сердцебиению, ожидая ощутить трепетное покалывание кожи, которое мучило ее в миг прикосновения Себастьяна. Она оставалась спокойной и бесстрастной. Ей приятно было держать его за руку, нравились его поцелуи и ухаживания, но была ли это любовь, то прекрасное, таинственное чувство, которого она ждала так долго?

Обнимая Беренис одной рукой, он повел ее к ряду грубо обтесанных ступеней, ведущих в грот. Когда-то здесь была естественная пещера, через которую сбегал водный поток. Но маркиз увеличил ее, превратив в сказочный грот, стены которого искрились индийскими раковинами и самоцветами. Поток, направленный по другому руслу, теперь образовывал миниатюрные водопады, ниспадающие каскадами в ряд каменных бассейнов и соединяющиеся в одном большом водоеме, где покрытый мхом зеленовато-бронзовый Нептун резвился с полногрудыми русалками.

Перегрин отпустил ее, чтобы повесить фонарь на крюк, вбитый в выступающую часть скалы, потом расстелил свой плащ на ложе из сухого папоротника, расположенном на плоском плато над водой, и увлек ее туда. Она упала в его объятия, по-прежнему борясь с сомнениями и не решаясь высказать вслух мысль, зародившуюся в ее голове.

– Перегрин, – начала она, смущенная и слегка раздраженная. Без сомнения, это следовало бы предложить ему. – Почему бы нам не убежать вместе?

На мгновение он застыл, щекоча ее ухо своим дыханием. Внезапная паника охватила его. Значит, она настроена серьезно! Со своей стороны, ему нравилось само состояние влюбленности, нравилось воспевать любовь в стихах, но реальность напугала его до смерти. Он бы предпочел поместить предмет своего обожания на пьедестал, недосягаемый для проституток из публичного дома, которых он посещал для удовлетворения физиологической потребности. Затем он произнес: