Укрощая Прерикон - [26]

Голыми руками карабкаясь на скалу, Кавалерия двигался совсем не так, как Мираж: когда лез плут, казалось, что вверх поднимается тоненькая струйка дыма от сигареты с мундштуком, пущенная из губ высокородной дамы, так плавно это было. Когда лез каторжник, — взбирался дикий зверь! Он набрасывался на утес, как тигр набрасывается на буйвола, даже во время шторма океанические волны не атакуют берега сильнее. Кавалерия лез рывками, иногда замирал, приготовившись к прыжку, а после совершал сразу несколько движений, предварительно рассчитав их у себя в голове.

Только каторжники могут так карабкаться, сбегая порой из таких неприступных темниц, что расследование того, как же им удалось это сделать, нередко заходит в тупик. Следователи попадают в неловкое положение, руководствуясь здравым смыслом и не находя объяснение тому, как может заключенный взобраться на отвесную стену, высотой с трехэтажный дом, не имея при себе ни веревки, ни тем более кошки? Как получается у них голыми руками избавляться от кандалов, если для этого нужно по меньшей мере несколько точных ударов молотка? Чем пилят они цепи, если регулярно каждого из них обыскивают? Множество вопросов без ответа, — множество не закрытых дел на полках архивов. Каторжники продолжают сбегать, а зачастую невиновных охранников, неспособных ничего противопоставить хитроумию заключенного, больше жизни стремящегося оказаться на свободе, судят за халатность.

Эта суровая школа выживания, которую Кавалерия некогда закончил с отличием, позволила ему теперь быстро забраться на утес и, привязав веревку к большому камню, сбросить второй ее конец вниз. За время подъема несколько раз он чуть не сорвался, вися буквально на одном пальце, но по скорости обогнал даже Миража. Пройдоха лишь прицокнул языком, наблюдая то, как лихо каторжник перебирает руками и ногами по скале, будто у него в распоряжении не четыре конечности, а все сорок. Кнут же был вне себя от злости и едва не сбросил вниз какого-то несчастного ублюдка, так не вовремя подвернувшегося ему под руку.

Когда последний из разбойников забрался на второй утес, внизу остались только двое: Джек Решето и Старина Билл, солому которого Кнут пустил на жеребьевку. Чтобы поднять первого, понадобился бы кран, второй был просто слишком стар. Он опять растолстел за счет собранных им остатков уцелевшей соломы, не пропустив под ногами ни тростинки, а когда ему сверху прокричали: «Лезь тоже!» — фермер покачал головой и отказался, сославшись на больную спину. В плачевном состоянии его спины не приходилось сомневаться: если она и не была больной до встряски Джека Решето, то теперь, после всего пережитого Стариной, должно быть, болела ужасно. По плану Миража внизу должен был остаться только Джек, но старый бандит был настолько незначительной фигурой, что разведчик махнул рукой и позволил ему не участвовать в авантюре вовсе. Фермер снял шляпу и приложил ее к груди в знак своей глубочайшей признательности, а после забросил в рот лист табака, достав его из вновь обретенной им табакерки, которую Кнут каким-то образом проглядел среди соломы и не успел прикарманить, и поковылял в ущелье, используя ружье в качестве клюки. Старина Билл направил свои стопы к чаше, куда немного позже Джек загнал всех лошадей.

Прежде чем сделать это, здоровяк снял с них припасы и утварь, сгрузил все добро на два покрывала, которые затем собрал углами в узлы и привязал к концам веревок, свисающих вниз вдоль стен утесов. Очень скоро оба груза были доставлены по назначению, их подъем спорился голодом, который все разбойники испытывали. И хотя съестного оставался мизер, бандитов, привыкших жить одним днем, нисколько не волновала его экономия. Здравомыслящий Кнут был только на одной стороне каньона и даже там он не решился препятствовать насыщению голодного братства, каждый член которого стремится урвать себе кусок побольше, нисколько не заботясь о своем ближнем, а иногда и вырывая приглянувшийся шмат солонины прямо из его рук.

Не такую паству воспитывал Падре, но от того состава банды, который ходил под ним, теперь мало что осталось. За Падре сражались почти что обученные вояки, выступившие против закона, среди них и правда было много спившихся ветеранов и своевольных дезертиров. Куда бы они не направили своих лошадей, везде их обгоняла дурная слава, а богачи хватались за кошельки при одном упоминании о банде опального священника. Те времена давно прошли, эта свора койотов, которая ходит под Кнутом, вовсе не главный террор прерий, но всего лишь одна из многих кочующих банд и даже не самая опасная среди них. Не пистолетов и ружей бояться теперь землевладельцы, но стрел, томагавков и копий.

В годы Падре имя Кавалерия знало не меньше людей, чем сейчас знают имя Алый ветер — так зовут вождя Красного сокола, одного из вхожих в племя Огненноликих кланов, по жестокости уступающего только лидеру главенствующего клана Черного пламени — худшего кошмара цивилизованного человека в прериях — варвару, известному под именем Кровавый топор. Теперь Кавалерию уже никто не помнил, да и никто не говорил о нем. По правде сказать, его это даже радовало. Бывшего каторжника вообще мало что заботило теперь, его мирская жизнь давно кончилась, он просто пока не был готов умереть. Для того, чтобы существовать, нужно пить хоть раз в два дня, есть хоть раз в неделю, избегать пуль и петли, и всего, что может убить. Занимаясь этим, он и коротал свои дни. Завладев куском мяса, Кавалерия удалился от компаньонов, спрятавшись в тени скал и придремав там. Как змея ищет тепло, так человек ищет прохладу после жаркого дня.