Укридж и Ко - [103]

И тут однажды появился Черезбрак.

В моей жизни, Корки, бывали случаи, когда, увидев, как неизвестный человек шагает по дорожке к парадной двери дома, давшего мне приют, я бы незамедлительно исчез через черный ход и отсиделся в малиннике, пока он не отчалит. Но волею судеб на этот раз мои финансовые дела покоились на твердой основе, и во всем мире у меня не имелось ни единого кредитора. А потому я спустился вниз, и отпер дверь, и увидел, что он, сияя, стоит на дверном коврике.

— Стэнли Укридж? — говорит он.

— Да, — говорю я.

— На днях я заглянул в дом твоей тети в Уимблдоне, и мне сказали, что ты здесь. Я твой дядя Перси из Австралии, мой мальчик. Я женат на Элис, сводной сестре твоей покойной мачехи.

Не думаю, что какому бы то ни было типусу с острой седой бородкой когда-либо был оказан более сердечный прием. Не знаю, есть ли у тебя заветная мечта, но я всегда лелеял мысль о внезапном появлении богатого дядюшки из Австралии, про которых приходится столько читать в романах. Старомодных романах, имею я в виду, в которых герой еще не завзятый наркоман. И вот он, пожалуйста, — совсем такой, каким я его всегда воображал. Ты только что видел его гетры, ты заметил его гардению. Ну, в тот день, о котором я веду речь, он был точно так же огетрен и не менее огарденен, а к тому же у него в галстуке поблескивало что-то вроде Кохинора в миниатюре.

— Ну-ну-ну-ну! — говорю я.

— Ну-ну-ну-ну! — говорит он.

Он похлопал меня по моей спине, я похлопал его по его спине. Он сказал, что он — одинокий старик и вернулся в Англию провести закатные годы в обществе какого-нибудь симпатичного родственника. Я сказал, что не меньше жажду обретать дядей, чем он — высматривать племянников. Ну, просто пир любви.

— Ты не можешь приютить меня на недельку-другую, Стэнли?

— С восторгом.

— Милый домик!

— Рад, что он вам нравится.

— Хотя его не помешало бы немножко прифрантить, — сказал Черезбрак, оглядывая меблировку и словно бы не слишком ее одобряя. Тетя Джулия обставила коттедж довольно скудно.

— Пожалуй, вы правы.

— Парочка-другая удобных кресел, э?

— Прекрасно.

— И диван.

— Великолепно.

— И может быть, симпатичная беседочка для сада. У тебя есть беседка?

— Нет, вот беседки нет, — сказал я.

— Попробую приглядеть какую-нибудь, — сказал Черезбрак.

И мне мнилось, что все прочитанное мною про богатых дядюшек из Австралии — святая истина. Широта — другого слова для занятой им позиции не найти. Он был словно какой-то восточный монарх, отдающий придворному архитектору распоряжения о размерах нового дворца. Такими, сказал я себе, они всегда и были, эти отличные энергичные типчики, строители империи, — щедрыми, с открытыми кошельками, весело расточающими капитал. Я пожалел, что не познакомился с ним раньше.

— А теперь, мой мальчик, — сказал старик Черезбрак, высовывая от шести до восьми дюймов языка и обводя таковым губы, — где ты хранишь напитки?

Я всегда утверждал и буду утверждать, что ничто в мире не сравнится с истинно холостяцким обиталищем. Мужчины наделены особым талантом создавать для себя уют, какого ни одной женщине сотворить не по силам. Например, моей тете Джулии кресло представлялось чем-то старинным, изготовленным по заказу испанской инквизиции. Черезбрак придерживался верной концепции. Прибыли фургоны, и грузчики внесли в дом шедевры с наклонными спинками и мягкими сиденьями, и я блаженствовал в них все время, кроме того, которое проводил в Холле.

А Черезбрак блаженствовал в них все время напролет, лишь изредка проводя часок в беседке — по мановению его руки в глубине сада возникла беседка. Однако чаще всего он пребывал в доме, закупорив все окна, с тем или иным напитком возле локтя. Он объяснил, что наглотался таким количеством свежего воздуха в Австралии, что теперь предпочитает ту его разновидность, которую можно есть ложкой.

Раза два я попытался сводить его в Холл, но он не пожелал: насколько он знает О. Б. И., в Холле ему нельзя будет снять сапоги, не говоря уж о риске, что его угостят ячменным настоем. По-видимому, он в Сиднее как-то познакомился с О. Б. И.-трезвенником и теперь питал предубеждение против них всех. Однако, когда я рассказал ему о Мертл, он был само сочувствие. Хотя он и не сторонник брака как института, сказал он, но достаточно широко смотрит на вещи и готов признать возможность существования в мире женщин, не похожих на его покойную жену. Касательно которой он добавил, что в противовес общепринятому мнению главная язва Австралии отнюдь не кролики.

— Расскажи мне про эту девушку, мой мальчик, — говорит он. — Уж конечно, ты порядком ее тискаешь по темным уголкам.

— Ни в коем случае, — сказал я, выпрямляясь.

— Значит, с дней моей молодости все очень изменилось. И что же ты делаешь?

Я сказал, что постоянно на нее смотрю, и впиваю каждое ее слово, и все такое прочее.

— И ты преподносишь ей подарки?

Тут он затронул тему, которую я сам намеревался поднять, едва представился бы подходящий случай. Видишь ли, приближался день рождения Мертл, и, хотя о маленьком подарке вслух ничего сказано не было, в воздухе ощущалось некоторое ожидание. Таковы уж девушки, даже самые лучшие. Сетуют, до чего старыми себя чувствуют из-за приближающегося очередного дня рождения, и смотрят на тебя ясными глазами.