Украсть Храпуна - [8]

«Фу… – вспотел Техник от этих рассуждений. – А вообще-то я сам дурак. Ведь знал, когда подписывал контракт, что что-то тут не так. Протяженность маршрута явно указывала, что, несмотря на скорость полета и усыпляющий симбиоз, вернуться ЖИВЫМ я не должен. Хотя мне и не хотелось возвращаться. А сейчас вот что-то уже захотелось. Да… Осталось только проверить мой мозг».

И тут Техник прямо подпрыгнул на кровати.

Если мозг не заменен, значит, душа человека находится в его мозге, а не в сердце, как считалось раньше. Душу же он свою ощущает так же, как и всегда, и помнит все о себе, как прежде. Ура! – тогда он, Техник, сделает величайшее открытие в истории человечества, он покажет всему человечеству, где находится человеческая душа. А это – возможность нового развития человечества.

Итак, Техник шел в медицинский кабинет и рассуждал: «Все органы, начиная с волос и заканчивая кожей, кровью, костями, у меня новые, искусственные. Если бы у меня было все не мое, я бы не ощущал себя тем, кто я есть. А раз так… то и проверять мой мозг нечего».

И Техник перед самым кабинетом резко развернулся и пошел обратно к себе в комнату отдыха. Оттуда он прошел в бассейн. Поплавав, в прекрасном расположении духа прошел в сауну, потом с удовольствием растер полотенцем свое здоровое, сильное, помолодевшее тело и впервые, наверное, за время длительного полета с удовольствием поел бифштекс с кровью.

Приятно было раздирать мясо здоровыми, белыми, как сахар, зубами.

Затем уснул легко и свободно. И ему приснился сон – легкий, свежий, красивый и добрый. Правда, когда проснулся, не помнил его содержание, но ощущение хорошего сна осталось.

Пошел в рубку управления.

Полет проходил без осложнений.

Он, проверив все показания, уютно расположился в кресле и опять стал смотреть на звезды.

И вновь к нему в душу стали закрадываться сомнения. А вдруг он ошибается, и мозг его тоже заменен? Тогда что? Где же душа человека? Где предел допустимого? Не может же душа человека находиться в этих, пусть даже идеально сработанных, искусственных костях и мышцах.

Техник резко встал и быстрым шагом направился в медицинский кабинет. Вошел и плотно закрыл за собой дверь.

Подошел к диагностической аппаратуре. Включил прибор. Проверил его готовность к работе. И вдруг резко поднял его и со всего размаха, со всей силы грохнул об пол. Корпус приборного ящика треснул, платы и микросхемы рассыпались. Техник с яростью стал топтать «внутренности» прибора, приговаривая при этом:

– Я тот, кто я. Я тот, кто я есть.

И, резко развернувшись, он почти бегом направился к себе в спальню, упал на кровать лицом вниз.

А в медицинском кабинете уборщики вылезли из своих щелей и быстро убрали поломанные детали, растворили их и смыли.

Через какое-то время Техник вернулся в медкабинет и, убедившись, что кругом чистота и все по-прежнему, только нет прибора диагностики искусственных органов, удовлетворенно вздохнул и пошел на очередной дежурный осмотр корабля, повторяя при этом:

– Я знаю, где предел допустимого. Я знаю, где душа человека. Я разгадал эту вечную загадку. А раз так, то я тот, кто я есть на самом деле, – человек, пусть даже с искусственным телом, но со своей божьей душой.

И полет опять стал проходить тихо и спокойно. Вот только сны почему-то перестали сниться.

Вдруг.

И совсем.

Исповедь стиральной машины

Все произошло исключительно по моей вине.

Мотался я по космосу уже не один месяц. И хотя я сам выбрал этот контракт, от долгого одиночества изрядно уже притомился.

Корабль был большой и весь какой-то бестолковый.

В нем было неимоверное количество коридоров, переходов, лифтов, пустых залов, кают и роботов.

Роботы по прихоти какого-то веселого конструктора почти все без исключения были похожи на людей, за вычетом, конечно, специализированных узлов и манипуляторов.

Мне то и дело надоедал робот, который стирал мои вещи. Ростом он был примерно с меня, но талии у него не было: на ее месте все тот же веселый изобретатель вмонтировал ему стиральную машину.

Так эта ходячая стиральная машина и таскалась за мной целыми днями, подбирая носки, сорочки и майки, а подобрав, тут же засовывала их в свое чрево и при этом монотонно меня же и благодарила за мои грязные вещи.

От скуки я усаживал этого стиробота за шашечную доску, и мы с ним играли дни напролет.

Прерывались мы, лишь когда я стягивал с себя очередной комплект белья, а он заглатывал его в свое булькающее чрево.

А поскольку я выигрывал чаще, мне быстро надоело двигать шашки просто так и я предложил играть на щелчки.

Робот согласился.

Я выиграл и от всей души закатил ему в лоб щелбан.

Робот потер место экзекуции, поморщился, но ничего не сказал.

Расставили шашки по новой, и опять он проиграл.

Я ему – еще щелбан. Так и пошло: он проигрывает – я ему щелчка.

После пятидесятой партии, проигранной моим роботом, я понял, что робот ловчит, проще говоря, поддается.

Тогда и я словчил – проиграл ему в чистую, да так, что этот стиральщик сам не догадался, каким образом выиграл.

Пришла моя очередь подставлять лоб.

Железяка поднялась. Забулькала сильнее, чем обычно, и нацелилась своим семнадцатым полусогнутым пальцем мне повыше переносицы.