Украинское национальное движение. УССР. 1920–1930-е годы - [41]

Если провести некоторые аналогии, то по своей «отрицательной» направленности (здесь речь идет о механизме функционирования, а не об эмоциональных оценках) украинское движение можно сравнить с македонским национальным движением[152]. Действительно, во всех прочих случаях со славянскими национальными движениями имели место вполне выраженные потенциальные особенности, которые при соответствующей работе были способны превратиться в объективные характеристики национальной общности. Это либо отчетливый этнический фундамент (у чехов), либо конфессиональные (между сербами и хорватами) и языковые (у болгар) различия, либо различная государственная традиция (чехи и словаки) или их сочетания. Македонское же движение зародилось и действовало на отрицании болгарской и сербской (и греческой) национальных идентичностей. Правда, в данном случае противопоставление было двусторонним, что позволило адептам движения выработать некий промежуточный национальный тип. Такой вариант, кстати, был возможен для русинов Галиции, имевших серьезные предпосылки для выработки собственной, галицийской, национальной идентичности на противопоставлении польской и общерусско-малорусской. Но этого не произошло, и там утвердились принцип соборности Украины (две территории – одна нация) и идентичность украинская. Хотя этнические, культурные, ментальные различия между бывшей русской и австрийской частями Украины сохраняются до сих пор, так как были закреплены в решающий период украинского нациотворения – в 1920–1930-х гг. В немалой степени именно они задерживают и усложняют создание в современной Украине монолитного в национальном отношении общества.

Таким образом, ключевая причина относительной слабости и немногочисленности украинского национального движения и его недостаточного укоренения в массах крылась в его характере как движения не «созданного» на базе этноса с довольно отчетливыми субъективными признаками («этническим фундаментом», языком, религией, исторической памятью), а скорее «выделяющегося» из более крупного организма, сложившегося или находящегося на стадии формирования и своей основой имеющего этнос с гораздо менее ярко выраженными признаками. Возникшая как результат этого отрицательная доминанта движения, к тому же односторонняя, только затрудняла национальное строительство.

Все это, конечно, так. Но при этом не следует забывать, что слабость движения, в частности его влияние среди населения, была именно относительной. Хотя и медленно, но утверждалась в массах и украинская самоидентификация. Национальные идеи были просто чем-то отвлеченным от реальных проблем «земной» жизни. К тому же даже принятие украинской идентичности еще не означало полного противопоставления как России, так и русскости, хотя уже и не в таком виде, в каком она могла бы быть при торжестве проекта Большой русской нации. Иными словами, от принятия украинской идентичности широкими массами (именно ими) до превращения ее в некую символическую, определяющую мировоззрение категорию (то есть до ее «национализации») лежала определенная дистанция.

Украинское движение обладало еще одной весьма важной чертой: оно было активным и деятельным (и здесь маргинальность ему только помогала). К нему примыкали те, кто разделял определенные взгляды и был им предан. Длительный путь становления и развития движения научил его сторонников самоорганизовываться и надеяться прежде всего на собственные силы и средства. Это ценное качество проявилось сразу же после Февральской революции и позволило украинскому движению не растеряться в новых условиях и приступить к достижению поставленных им целей, а также начать наверстывать все, что оно не успело достичь до революции. Не менее важно то, что никакая активность не могла бы компенсировать неподготовленность движения к политической борьбе. А украинское движение, несмотря на свою, вызванную внешними и внутренними причинами, относительную слабость, оказалось все же готово принять вызов, брошенный мировой вой ной и революцией. Это и стало итогом и главным достижением его предыдущего развития.

Итак, к революции 1917 г. украинское национальное движение подошло уже достаточно сформировавшимся идеологически и оформленным организационно, в том числе в политические партии. Им были разработаны основы литературного языка, выработана национальная концепция истории «украинского народа». Время от времени выдвигались определенные требования в национально-культурной и политической сферах. Движение вплотную подошло к вопросу о формах национально-государственного устройства Украины. Главное – ему удалось утвердить в общественном и, отчасти, народном сознании идею особой украинской идентичности и закрепить такие связанные с самосознанием национально-политические понятия, как «Украина», «украинцы» и т. п., которые все больше начали наполняться этническим содержанием.

Вместе с тем многие процессы – элементы национального строительства – не были закончены. Так, создание литературного языка было далеко от своего завершения. Аналогичное положение сохранялось и в области культуры. Находились в зачаточном положении, а подчас и вообще отсутствовали некоторые структурные подразделения движения (в церкви, армии, системе среднего образования), без которых существование полноценного национального коллектива было немыслимо. А главное, не было государственности, без которой нация, как социально-политический феномен, не может считаться таковой. Не было готово стать нацией и общество. По-прежнему актуальными оставались слова М. Грушевского, сказанные им несколькими годами ранее. Он говорил, что задачи украинского движения состоят в том, чтобы вывести украинство России «из рамок этнографической народности» и сделать его «политическим и экономическим фактором, приняться за организацию украинской общественности как нации», ибо потеря воли и времени может затормозить дело «на многие поколения»