Украинское национальное движение. УССР. 1920–1930-е годы - [39]
Поиск «украинцев» как национального коллектива глубоко в истории тоже вызывает известную долю сомнения по причине отсутствия такового. Примордиалистский подход, получивший «зеленую улицу» в значительной части украинской историографии, по сути является одной из составных частей идеологии движения, возводящей этнический принцип в самоцель и делающей его высшим критерием истинности. Любой этнократизм ищет свое идеологическое обоснование в прошлом. Только с точки зрения непрерывности существования «украинцев» как национального коллектива с определенным набором именно «украинских» черт, сознаваемых как символические ценности, процессы XIX – начала XX в. можно считать «национальным возрождением», пробуждением этого коллектива от долгой спячки, вызванной, ко всему прочему, враждебными действиями извне. Сложение такового коллектива, обладающего помимо специфических черт еще и государственностью, а также современной структурой общества – продукта индустриальной стадии его развития, следует отнести к самому концу XIX – первой трети XX в. Прав украинский исследователь Г. В. Касьянов, утверждая, что «и по содержанию, и по форме украинское “национальное возрождение” было именно созданием украинской нации»[145] и толчок к развитию данного процесса был во многом дан субъективными, приходящими факторами, а не «объективным» изначальным существованием «украинской» общности.
Более предпочтительным видится иной подход к проблеме. Как представляется, относительная слабость движения и, как его следствия, малочисленность и явно недостаточное укоренение украинских идей в массах (а это превращалось в причины его слабости) проистекали именно из противоборства украинского проекта с русским. Даже несмотря на то что последний проводился в жизнь далеко не так последовательно и настойчиво, как это было бы нужно для его утверждения в качестве единственно возможного. Русская государственность, русская культура были теми полюсами, которые постоянно притягивали к себе, вовлекали в свою орбиту выходцев из Малороссии начиная уже с XVII в. Вклад последних был настолько велик, что и государственность, и культура, и русский литературный язык являлись действительно общерусскими феноменами.
Это не было «оттоком кадров» или, тем более, «утечкой умов», ибо не воспринималось таковым. Малорусское население – и простые люди, и привилегированные слои – не мыслили категориями самостоятельной государственности и не считали Россию чужой (что было свойственно позднейшим украинским националистам). А многие были сознательными сторонниками идеи единой Руси и обоснованно полагали, что они вместе с великороссами и белорусами составляют единый державный народ. Это был естественный процесс служения своим (настолько близким, что, в отличие от польских, не воспринимавшимся иностранными и чужими) культуре и государственности. И даже революционная борьба с самодержавием опять же предполагала принятие общероссийской системы координат. И этот принцип действовал на протяжении всего периода нахождения малорусских земель в составе России.
Деятельное участие малороссов в культурной, экономической, политической жизни общего государства и отношение к этому как к чему-то естественному и нормальному не могло не сказаться на количественном и, что не менее важно, качественном составе украинского движения. Маргинальность политического украинства признавали и сами активисты движения. «Неудачники всякого рода и люди, выброшенные из житейской колеи, обнаруживают у себя возникновение симпатий к украинской идее»[146], – писал журнал «Украинская хата». Ситуацию усугубило еще и то, что действовать общерусскому и украинскому проектам, утверждать общерусскую и украинскую идентичность приходилось на одном и том же поле и бороться за одно и то же население, превращать одни и те же объекты религии, культуры, истории в символические ценности «своей» национальности. Все это сопровождалось идейной борьбой, прежде всего внутри самого малорусского этноса.
Национальные движения не являются каким-то особенным российским изобретением. Без них не происходило становление ни одной национальной общности. И так же, как неповторимы эти общности, неповторимы и судьбы движений, их облик и индивидуальные черты. Тем не менее у всех этих движений есть и общие моменты, позволяющие их квалифицировать как таковые. Сравнительно-типологическое изучение украинского движения не входит в непосредственный круг наших задач. Однако на одном из его аспектов следует задержать внимание. В отличие от национальных движений других славянских народов (как наиболее близких и схожих) украинское движение оказалось в весьма непростом положении. Оно целиком и полностью было построено на отрицании и противопоставлении главным образом всему русскому: русской культуре, государственности, истории, языку и т. д.
