Украинские мотивы - [22]

Вокруг меня много людей. И молодых, и взрослых. Не стесняясь слез, они рассматривают фотографии земляков. Еще никогда я не чувствовал себя в этой стране таким одиноким.

Сдерживаю шаг, пропускаю вперед группу школьников… В следующем зале полумрак. Экскурсовод рассказывает о последних днях краснодонцев, об арестах, пытках, расстрелах, о том, как замученных ребят сталкивали в шахтные колодцы. Я вижу рубашку, в которой Анатолия Попова в день его 19-летия столкнули в шахту; медальон, в котором девушка-подпольщица как память о своей первой любви хранила фото Николая Сумского; окровавленную одежду другой подпольщицы, которую она после первой пытки передала матери с просьбой принести чистую; большое фото Гремучего леса близ города Ровеньки, где 9 февраля 1943 года немцы расстреляли несколько комсомольцев, в том числе и Любовь Шевцову.

В начале января она вместе с другими была схвачена полицией и брошена в тюремную камеру. Ею интересовалась разведслужба вермахта. Из Ворошиловграда в Краснодон срочно прибыл офицер абвера. Он попытался выведать у нее местонахождение подпольной рации и выявить ее связь с советской военной разведкой. Однако, несмотря ни на какие ухищрения, у него ничего не получилось.

В конце января ее вместе с другими подпольщицами переправили в Ровеньки, где допросы проходили уже без «либерализма»… Она стойко держалась… Ее провоцировали, убеждали, жестоко пытали…

В тягостном настроении я медленно иду по затемненным помещениям. Задумавшись над ужасной судьбой этих казненных мальчиков и девочек, которые только-только начинали жить, я непроизвольно останавливаюсь. Какой это был удар для родителей, родных, любимых! Снова в памяти всплывают слова писателя В. Титова: «Кто воспитал их? Кто дал им силы, чтобы не дрогнуть в жестоком неравном бою…» Разумеется, родители. Вместе с учителями, комсомолом, обществом…

Я поднимаю глаза… Передо мной грязная, заплесневелая стена тюремной камеры. Из этой камеры Любу повели на казнь. На стене большими буквами нацарапаны ее последние слова… Я читаю их, и мне кажется, что я слышу звонкий голос девушки, которая произносит с любовью и теплотой: «Мама, я тебя сейчас вспоминала».

Когда мы вернулись из Краснодона в Ворошиловград, наступил вечер. Наша машина затормозила возле гостиницы «Октябрьская». Я благодарю заботливого, всегда готового помочь Никиту Чернявского за поездку, за все его хлопоты. Благодарю за приглашение на ужин.

— Нет, спасибо! Пока не хочу. Спать тоже еще рановато. Я просто немного отдохну, подумаю… — Он понимает меня, и машина отъезжает. Я остаюсь один на широком тротуаре. На другой стороне улицы — заманчивый сквер с клумбами и фонтанчиками. Хорошее место для отдыха. Я перехожу улицу и устраиваюсь на одной из скамеек.

Листаю брошюру, купленную в музее. Читаю у В. Титова: «Поколение людей, родившееся после войны, не имеет права на слабость, не имеет права на малодушие даже в самых спорных жизненных ситуациях, потому что оно знает пример жизни, пример борьбы и несгибаемой воли бессмертных молодогвардейцев…»

Почему В. Титов так строго подходит к жизни? Кто он такой?

Подобные вопросы, как я позднее узнал, задавали себе и сотрудники московского журнала «Юность», когда получили рукопись тогда еще неизвестного автора. Роман, несмотря на литературное несовершенство, произвел на них сильное впечатление. Титова пригласили в Москву. И спустя несколько дней в редакцию пришла молодая симпатичная пара.

— Рита, — робко представилась девушка.

— Владислав Титов, — назвался ее спутник, но никому не подал руки для приветствия.

И тут редакторы поняли почему: у него, как и у героя его романа, не было обеих рук.

Титову было 26 лет, когда на шахте, где он работал, случилась авария: с рельсов сошла вагонетка и, переворачиваясь, вывела из строя высоковольтный кабель. Произошло короткое замыкание. Огонь устремился по кабелю к трансформатору. Титов понял: если пламя дойдет до трансформатора, произойдет взрыв. Десятки горняков будут заживо погребены под землей. Отключить сеть было уже невозможно. Тогда Титов ринулся к распределительному щиту и принял несколько тысяч вольт на себя… Шахтеры нашли своего спасителя в скрюченной позе, он едва дышал. Это произошло в 1960 году…

Через несколько дней я встретился с ворошиловградскими писателями. Среди них был и Владислав Титов со своей женой. Он удивительно скромен. Ни одним словом не намекает бывший шахтер на свой героический поступок. Не говорит он и о том, что пережил после аварии, после ампутации обеих рук, о своей упорной борьбе за то, чтобы снова стать полезным обществу — «всем смертям назло». Он так и назвал свою первую, переведенную на многие языки мира книгу. Вдохновленный подвигом Николая Островского, он решил тогда в больнице мобилизовать все свои силы, чтобы тоже стать нужным людям человеком.

Посещение музея молодогвардейцев и встреча с В. Титовым снова навели меня на мысль о том, что героизм советского народа — и во время гражданской войны, и в период строительства социализма, и на полях Великой Отечественной войны — складывался из подвигов отдельных людей, которыми руководило отнюдь не желание прославиться. Корни героического следует искать в образе жизни советского человека, в его готовности пожертвовать всем ради друзей, ради общества, ради своей Родины.