украинская революция - [21]

Все товарищи выразили свое согласие, и я тотчас же с двумя из них сел на лошадь и поскакал в деревню Степановку.

В деревне мы быстро созвали нескольких крестьян. Я рассказал им, что невдалеке, верстах в семи от Степановки, в поле, под открытым небом, находится наш отряд с пулеметами на тачанках и несколькими всадниками. Оставаться в поле под дождем нельзя. Мы к утру промерзнем и потеряем всякую энергию к борьбе, которую, надеюсь, вы, мол, всемерно поддержите. А потому отряд нужно перевести в деревню и расквартировать.

Наши крестьяне вообще не любят много говорить. Они тут же снарядили и выслали своих гонцов к отряду в Хундаеву балку. После захода солнца отряд был приведен в деревню и расквартирован.

* * *

Почти всю ночь пожилые крестьяне и молодежь провели в беседе со мною о том, как их гетманцы обманывают. Гетманцы им говорят: "Вот и уважаемый и поддерживаемый вами весь 1917 и весну 1918 года Махно. Он бросил вас и уехал к москалям, к кацапам в Москву. Купил себе там роскошный барский дом и живет себе припеваючи. Такие все революционеры, как Махно, они только наживаются на вашем неблагоразумии".

 – Все время, – говорили крестьяне, – гетманцы стараются перетянуть нас на свою сторону, чтобы вместе с ними заниматься ловлей революционеров и выдачей их немецким и австрийским властям.

 – И что же вы теперь скажете им, когда видите меня в своем кругу? – спросил я их.

 – Что ж тут говорить? Мы и раньше знали, что они, гетманцы, нам врут, но мы не могли говорить им это прямо в глаза, нас за это переарестовали бы и поубивали. Теперь же можно хоть сейчас пойти ко всем этим провокаторам, забрать их и проучить.

Конечно, степановские крестьяне как говорили, так и сделали бы, если бы я сказал им: "Да, идемте" или "Идите сейчас же и уничтожьте гетманцев". Но браться за этих провокаторов было не в нашей цели, тем более в эти дни.

Перед нами стояла прямая задача: как можно решительнее перейти самим и призвать все нами организованные и инициативные повстанческие группы к решительным вооруженным действиям против гетманщины и немецко-австрийской вооруженной силы, водрузившей гетманщину в стране и целиком и во всем защищавшей ее своими штыками.

Чем отважней и, без всякого политического доктринерства, прямее мы подойдем сейчас же к действиям против контрреволюции, твердил я каждый день своим друзьям и товарищам по группе анархистов-коммунистов, тем лучше трудовое крестьянство нас поймет и тем скорее мы его подымем, в широком смысле этого слова, на борьбу, организуем его и через его организованную революционную мощь поставим во всей полноте и перед самими собою как инициативной силой авангарда революции, и перед трудящимися вообще вопрос о задачах украинской революции, которая хотя и явится продолжением русской революции на Украине, но по характеру и антигосударственному духу будет украинской революцией. Размах вольности, размах независимости, духа свободы и революционной самодеятельности примет здесь специфический характер украинской шири, которая стремится выявить себя на просторе, и притом именно так, как того требует реальная действительность, т. е. учетом как сил самих развертывающихся событий, так и сил, сопротивляющихся этим событиям.

И спасибо моим друзьям: они предоставили мне полное право мыслить именно в этом направлении и обдумывать наши организационные действия только в этом духе.

Последовательное развитие этих моих мыслей и связанные с ними практические действия нашей организации совершенно оторвали меня от городского анархизма того времени, как от какой-то абстракции, искусственно, по-моему, толкнувшей лучших моих идейных товарищей в городах на путь нереальности, безжизненности, совсем далеко в сторону от практического дела революции и нашего анархического движения в ней.

В селе Степановке я лишний раз подчеркнул это своим товарищам. И хотя я получил от них резкую отповедь, вроде "Ты слишком зарываешься" и т. п., мне становилось все яснее, что надеяться в настоящий момент на город в смысле влияния нашего городского движения на ход развертывающихся событий не приходится. Городская ненормальность расшатала силы нашего движения в городе и повергла их в тяжелое, все более дезорганизованное положение.

За такими мыслями и разговорами со степановскими крестьянами и со своими друзьями и товарищами, теперь уже составлявшими отряд и кое в чем мне подчинявшимися, я провел всю целиком ночь и следующий день. И лишь на другую ночь мы, предварительно сговорившись с крестьянами деревни Марфополь, переехали в эту деревню.

Здесь у нас было особо важное совещание, после которого я написал ряд пакетов в Гуляйполе и другие волости к нашим инициативным группам (которые нами понимались, как подотделы моей группы) и разослал эти пакеты через нашего марфопольского курьера.

На запрос нашей группы у гуляйпольцев, готовы ли они к открытому выступлению, мы получили в тот же день ответ: "Присутствие ваше, Нестор Иванович, здесь необходимо. А поэтому мы настаиваем, чтобы вы в эту же ночь перебрались к нам".

Мы посоветовались между собою. Назначили Марченко и Каретника на мое место в отряде. Я приготовился в ночь на 26 сентября перебраться из Марфополя в Гуляйполе. Однако не успел. Нас предупредили гуляйпольская варта и немецко-австрийские карательные части. Они по обыкновению два-три раза в неделю делали свои дикие налеты на деревушки и учиняли обыски. Искали оружие и неблагонадежного в политическом отношении элемента среди крестьян. И вот как раз в этот последний день они совершили налет на деревню Марфополь.