Украинская каб(б)ала - [54]

Ну да ладно, пора подумать о посещении Лавры. Могу и сам туда сходить, дорогу небось знаю. Хочу деликатно попросить Семку, чтобы какие-то гроши дал для жертвования нищим и монашеской братии. Пущай помолятся о моей душе грешной, развеют сомнения в том, что радость от обретения Украйной свободы какая-то скупая и непрочная. Не оттого ли, что, наблюдая земляков в редкие часы своих прогулок, я вижу одну лишь тоску в их лицах, а порой и озлобление? А если и улыбнутся, к примеру, молодой человек с барышней, то улыбка у них печальная, точно предчувствие бедности и роковой разлуки. И невольно в мое сердце закрадывается непонятная печаль, и, как лечить сию хворь, мне непонятно…

Про Лавру я более не упоминал. Дождавшись, пока Семен Львович соорудит закуску, дабы мы не пили с утреца вино натощак, я перевел разговор на житейские темы.

– Вот скажи, – спросил я, – ты же в свой Израиль окончательно поедешь?

– Поеду, конечно! Но не завтра! – ответил он и спросил: – Хочешь со мной?

– Да зачем это? – возмутился я. – Я не старец, чтоб на богомолье топать!

– Зачем же обязательно на богомолье? Можно поехать из любопытства. Святую землю поглядеть, исторические места проведать. Я тебя с мамой своей познакомлю, с женой, детишками.

Я не поверил, что они христиан принимают запросто и без корысти. Наверняка заманивают, чтобы пакость какую устроить, припомнить прошлые обиды. Но он, будто проникшись моим недоверием, продолжал успокаивать и завлекать.

– Мы и мусульман принимаем, и буддистов, мы всех принимаем!

– А зачем? Иудея, сам говоришь, теперь ваша земля, к чему чужих пускать?

– Да ведь мир изменился, Тарас Григорьевич!

– Да уж! Читал я газеты твои!

– Так что, поедешь?

– Не знаю, – уклонился я от прямого ответа, хотя и закортело поглядеть, чего ж они в той Иудее понастроили и каким образом отвоевали ее у турецкого султана. – Ты лучше скажи: что я стану делать, когда ты уедешь?

– Ты теперь хозяин в Украине, тебе и решать!

– Да какой же я хозяин?! Меня даже в литераторы не записали! Гляди, и печатать не дозволят!

– Ну, это ты хватил лишку! За деньги теперь любого печатают!

– Да я о другом! – разгорячился я. – Мне Вруневский намекнул, что литераторы теперь сила! Кто без ихней бумажки сочиняет, могут раздавить как козявку! И как тогда прикажешь регистрироваться в полиции? «Киевский мещанин»?

И вдруг он меня как обухом по голове:

– Да что ты печешься о мелочах? Я тебя для великого дела вернул на землю! А ты и впрямь рассуждаешь, как киевский мещанин!

Я озадачился и угрожающе спросил:

– Для какого такого дела?

– Сам думай! – нехотя огрызнулся он.

Что-то защемило в груди, и прошла охота с ним спорить.

– Худо мне, Семка! Ничего не понимаю я в новой жизни! Вот уже два месяца пытаюсь сочинять, да, кроме записей в дневник, ничего не выходит. Моя Муза требует простора, природы, требует, чтобы глаза мои видели мир до самого горизонта и далее!..

– Я не про стихи!

– А про что?

– А не догадался?

– Да что ж ты за человек такой! Говори прямо, не темни!

Он поглядел на меня с жалостью, коей смотрят на хворого несмышленыша, и только вздохнул:

– Эх, ты!..

Мне отчего-то стало совестно, хотя я решительно не понял, чего он ждет от меня, а Семка внезапно сказал:

– А хочешь, поедем в Канев?

Я аж подпрыгнул на стуле. В Канев! Да как же я сам не додумался до этого! Конечно, в Канев, где наверняка стоит земля, которую я хотел купить перед кончиной, в Канев, где в последний приезд строил грандиозные планы, как буду жить, наслаждаясь вольным воздухом!

Вскочив, я облобызал своего друга, прижал его к сердцу, не в силах произнести более ни слова. А он, понимая мое состояние, похлопывал меня по спине и ворковал, точно голубь:

– Эх ты, бедолага! Тяжело быть гением в своей стране! Заплюют и вымажут в дерьме! Проверено историей. Мертвого они тебя на небесный трон посадили, а живой ты им костью поперек горла. Мало ли какую пакость сотворишь! Не переживай, Тарас, не переживай!.. В Канев так в Канев!..

И надрались же мы в тот день! До чертиков – мало сказать. До тысячи чертей надрались, затем наплакались, а после перепели все песни. Очень уж хорошо получалось, когда Семка своим бархатным голосочком выводил «Несе Галя воду», а потом и я пустился в пляс, когда друг мой и приятель стал напевать знакомую еврейскую мелодию, которой не гнушались и наши, отплясывая на мещанских свадьбах.

Эх!..

62

Расшифровка телефонного разговора Двойры Соломоновны Либерман с Семеном Львовичем Либерманом

Звонок зафиксирован 2 апреля с. г. в 8.56, после чего аппаратура автоматически произвела запись.

Расшифровку произвел ст. л-т Гвозденко

МАМА. Сема?

ПУРИЦ. Мама? Алло! Алло!..

МАМА. Сема?! Это я… Это ты?

ПУРИЦ. Это я, говори громче! Трещит в трубке!..

МАМА. Сема, это я, мама! Ты слышишь меня?

ПУРИЦ. Я слышу! Зачем ты звонишь? Я же тебя предупреждал!.. Ты получила?

МАМА. Да, и я не могла терпеть! Сема, что у тебя случилось?

ПУРИУ. Ничего не случилось. Почему ты звонишь? Я же тебе писал…

МАМА. Сема, скажи мне честно, что случилось?

ПУРИЦ. Ты получила мое письмо?!

МАМА. Я не знаю, о чем ты говоришь, но я хочу знать, что случилось. Мне приснился очень плохой сон!