Украина — не Россия - [42]

Не озадачивали меня тогда и слова Маркса о том, что прогрессивный рост нищеты рабочего класса в капиталистическом обществе отражает неспособность буржуазии «обеспечить своему рабу существование даже в пределах его рабства». Капитализм был для меня абстракцией — далекой и заведомо отталкивающей, и ни малейших причин не верить печатному слову, да еще слову самого Карла Маркса, да еще напечатанному в советском учебнике, я не видел. Мне такое в семнадцать лет не могло бы даже прийти в голову. Коли сказано «обнищание», значит, так оно и есть, у нас зря не напишут.

Мне очень нравился пункт про уничтожение грани между городом и деревней. Я рос в черниговском Полесье и ходил в школу за девять километров, частью лесом, каждый раз опасаясь волков. Мне трудно было себе представить, как эта грань будет стираться в нашем колхозе, но я верил: раз умные люди торжественно обещают стереть, значит сотрут. А может быть уже бы и стерли, если бы не завистливое капиталистическое окружение.

Не скрою, некоторое время у меня была своя гипотеза, как это будет происходить. Поскольку Маркс где-то говорит о сооружении «больших дворцов в национальных имениях в качестве общих жилищ для коммун и отдельных граждан», я решил, что «имения» могут быть только в сельских местностях. Я стал прикидывать, где именно будет построен такой дворец в нашем Чайкине, и уже было припомнил несколько подходящих мест, но тут меня стала мучить мысль, переселят ли во дворец моих односельчан или он достанется каким-нибудь пришлым людям — скажем, неграм, которые будут перебегать в СССР, спасаясь от угнетения.

Сегодня вся марксистско-ленинская социальная утопия выглядит смешной. Но стала она выглядеть такой, повторяю, лишь после очень серьезной попытки ее воплощения, после эксперимента продолжительностью в семь десятилетий. Сотням миллионов людей было не до смеха, а кое-где на нашей планете на эксперимент этот и до сих пор не смотрят как на завершенный.

Я вспоминаю случавшиеся изредка споры с друзьями. Самый первый — в 1961 году, сразу после XXII съезда КПСС, на котором прозвучали исключительно сильные разоблачения сталинского террора. Мы сидели до утра и слова: «Но ведь идея была правильная!» прозвучали немыслимое число раз. Кстати, XX и XXII съезды успокоили меня лично лет на двадцать. Это многовато, согласен, но надо учитывать мою специфическую отгороженность от повседневной жизни. Возможно, люди сами подсознательно успокаивают себя формулами вроде: «Если партия сама так решительно осуждает ошибки прошлого, значит, она устремлена в будущее». То есть, жираф большой, ему видней.

Далеко не сразу и далеко не всем все стало ясно. А кому стало — с теми довольно быстро разобрались. Как я теперь понимаю, чтобы не умничали. В этом и был смысл кровавого террора ЧК — ГПУ — НКВД: нагнать ужас (латинское слово «террор» означает не «истребление», а «ужас») на всех, кто усомнился в провозглашаемых истинах. Параллельно с террором, который был призван оказывать воспитательное воздействие, шло «мирное» идеологическое воспитание народа. Главным его плодом было то, что все научились молчать. Но в целом воспитание было, как я сейчас понимаю, небесталанное, ибо породило множество искренне преданных коммунистической идее людей. Отчасти поэтому исполинский эксперимент и затянулся на семьдесят с лишним лет. Затянулся в масштабах всего СССР, затянулся у миллионов людей на персональном уровне. Лично я, например, долго не считал его законченным, долго уговаривал себя, что в коммунистической идее есть какое-то рациональное зерно, хотя идея к тому времени была уже на излете. Но я почти уверен: эта идея совершенно иначе смотрелась в двадцатые, тридцатые, сороковые и даже в пятидесятые годы, так что не хочу и не буду осуждать дедов и отцов. Я имею в виду, конечно, тех из них, кто воспринял коммунистическую идею.

В мои студенческие годы (а поступил я в университет в 1955 году) до практического опровержения экономических и общественных догм марксизма-ленинизма было еще далеко. Мало того, в течение какого-то времени, особенно после запуска первого советского искусственного спутника Земли, многим в мире начало казаться, что старик Маркс был, возможно, не так уж неправ. Несколько лет назад мне показали, в качестве курьеза, журнал «Грани» за 1958 год, номер 40. Этот журнал издавали эмигранты-антисоветчики во Франкфурте. Мне так понравился один абзац, что я даже сделал выписку. Смысл большой статьи был в том, что коммунисты, дескать, рано торжествуют: «Вопреки бахвальству Хрущева, СССР, при имеющихся темпах роста, догонит сегодняшнее состояние США по производству на душу населения не ранее, чем через 20 лет». То есть, идеологические враги советской власти, скрепя сердце, пришли к убеждению, что СССР, увы, неизбежно догонит США, но — о счастье! — не раньше 1978 года. Знаю, что в начале 60-х многие аналитические центры в США оценивали этот разрыв как еще меньший.

В эти годы кажущегося торжества коммунистического учения первыми должны были открыть для себя его ущербность как раз те, кто им хоть немного увлекался, молодые и пытливые умы. Увлеченность подталкивает к углубленному знакомству с предметом. Я знал таких сельских самородков, которым во всем надо было дойти до самой сути. Очень украинская черта, по-моему. Но, может быть, и русская тоже.