Украина — не Россия - [2]

Но, конечно, главные адресаты моей книги — в Украине и России. В частности, я был бы рад, если бы мою книгу прочли некоторые российские политики. Пост президента позволил мне увидеть некоторые аспекты темы «Украина — не Россия» под углом зрения, который мало доступен другим наблюдателям. Например, я лучше кого-либо знаю, какие серьезные проблемы способно порождать непонимание этой истины отдельными российскими политиками, даже если оно не носит злонамеренного характера, будучи именно непониманием. Но ведь и так называемая доброкачественная опухоль порой становится опасной для жизни. К счастью, мне случалось наблюдать и то, как это непонимание проходило. Прошло оно пока не у всех, но ведь еще не конец истории. Или, как говорят в России, еще не вечер.

Вообще, российские адресаты моей книги — особая статья. Мне не раз приходил в голову вопрос, как могут некоторые видные россияне новой формации — хорошо образованные, нередко со знанием иностранных языков, с кругозором и, казалось бы, тонким пониманием многих мировых проблем, — как могут эти люди проявлять такую неосведомленность, когда речь заходит об Украине? Среди людей, которых я имею в виду, есть и депутаты российской Думы, включая вполне заметных, и правительственные фигуры, и общественные деятели, и политологи, и влиятельные журналисты. Имена некоторых из них даже связывали с демократическим движением советского времени, да и сегодня в их числе попадаются люди с репутацией демократов и «европейцев». И это немного загадочно, потому что их взгляд на Украину мало чем отличается от представлений какого-нибудь бывшего функционера КПСС со Старой площади.

Этот взгляд, в сухом остатке, сводится к тому, что Украина — исторически неотъемлемая часть России, отколовшаяся по какому-то странному недоразумению или даже чудачеству, что она просто заблудшее дитя. Дитя скоро устанет блукать по буеракам и вернется к мамке, счастливое, что все позади.

Русские, о которых я говорю, видят в украинцах этакую сельскую родню — вполне симпатичную, певучую (это отмечается непременно), со своими гастрономическими пристрастиями, своеобразным юмором и забавным сельским говором. Но именно родню — то есть, с небольшими оговорками, тех же русских. А что до бросающихся в глаза различий, они представляют, согласно данной точке зрения, лишь этнографический интерес. И вот эта славная родня дала задурить себе голову каким-то «бандеровцам»…

Еще раз повторю свой риторический вопрос: как получилось, что люди, разбирающиеся в экуменизме, кейнсианстве и других замысловатых вещах, оказались настолько вне украинской проблематики, хотя все это всегда было у них под боком, в пятистах верстах от Москвы, сразу за Брянском? Где же столько раз воспетая отзывчивость русского интеллигента на чужую боль, где его универсализм, откуда такое высокомерие? Насколько я могу судить, проблема не в высокомерии, а, скажем мягко, в пробелах информированности.

Дурная осведомленность в вопросе может сыграть злую шутку и в межгосударственных отношениях. Это хорошо видно на примере одного уже довольно давнего события, хочу его напомнить. 26 августа 1991 года, через два дня после принятия Акта о независимости Украины, последовало грозное заявление пресс-секретаря российского президента. В нем говорилось, что «в случае прекращения союзнических отношений [с республиками СССР], Российская Федерация оставляет за собой право поставить вопрос о пересмотре границ». С одной стороны, пресс-секретарь всегда оглашает мнение президента, а не свое личное, но с другой — эти слова произнес все-таки не сам президент, и это не было случайностью. Президент России явно не хотел публично отрекаться от своего образа демократического политика. Незадолго до этого в обращении к Верховному Совету Украины Ельцин заявил, что Россия не собирается становиться центром новой империи и не ищет преимуществ перед другими республиками. Всего несколькими месяцами ранее, 19 ноября 1990 года, РСФСР и УССР подписали договор, закреплявший взаимное признание существующих границ — пусть и в составе СССР (иначе их не понадобилось бы потом повторно «взаимно признавать» в «Большом Договоре» 1997 года), но все же границ, считавшихся по советской конституции, как ни верти, государственными.

Было еще одно обстоятельство. Заявление пресс-секретаря, в теории, относилось ко всем республикам распадавшегося СССР, у которых была общая граница с Россией, но в первую очередь прилагалось, видимо, к Украине, хотя была и Эстония с проблемой Нар-вы-Ивангорода, и Грузия с Абхазией, титульное население которой давно тянулось в состав России. Во всяком случае, все комментарии российских политиков после заявления Вощанова касались именно Украины и только ее. До сих пор помню, как по телевидению в августе, числа 29-го, выступал Г. X. Попов, мэр Москвы и триумфатор обороны Белого Дома. На вопрос журналистки, какие же территории Украины Россия может сделать предметом своих претензий, он с несомненным украинским акцентом (он хоть и грек, но, по-моему, откуда-то с юга Украины) ответил примерно так: «Конечно, Крым в первую очередь. Но на Украине есть и другие русские земли! Скажем, этот… как его… Днепропетровск!» Подозреваю, что он имел в виду Донецк, но эйфория победителей путча давала тогда основания всерьез относиться даже к оговоркам такого типа.