Украина и Речь Посполитая в первой половине XVII в. - [74]

.

Из вышеприведенных выдержек видно, что отмечаемые «промосковские взгляды» характерны для представителей низших сословий украинских и белорусских земель Речи Посполитой (казаки, черные люди, жилецкие люди). Высшее сословие не упоминается в этом перечне.

В советской историографии традиционно (и небезосновательно) отмечается «антифеодальная направленность» этого казацко-крестьянского выступления. Например, у уже неоднократно цитированного нами В. А. Голобуцкого читаем: «…в Москву со всех сторон поступали сведения, не оставлявшие никакого сомнения в антифеодальном характере движения народных масс на Украине, направленного против всех вообще крепостников – польских, украинских и т. д. Сообщения пограничных воевод рисовали яркую картину классовой борьбы на Украине, массового показаченья закрепощенного крестьянства и низших слоев мещанства, уничтожения шляхетства, разорения панских имений, ликвидации польской государственной администрации и т. д. Стародубец Григорий Климов, например, вернувшийся с Украины в начале лета 1648-го года, рассказывал о размахе восстания и массовом по-казаченьи крестьянства: “а которые де их крестьяне Потоцкого и Вишневецкого и Кисе леви и те де <…> стали в казаки ж”. Шляхтич Криштоф Силич, бежавший из Новгород-Северска в Трубчевск, говорил трубчевскому воеводе в июне 1648-го года, что “черкасы в Новгородке Северском панов и шляхт всех побили и посекли”. Севские воеводы сообщали в мае 1648-го года в Москву: “беспрестанно де своевольные люди – мещане и мещанские дети и с будники и всякие люди к казакам пристают и копятся вместе”. 31-го июля 1648-го года в Москве была получена отписка трубчевского воеводы Никифора Нащекина, последний, со слов стародубского подстаросты шляхтича Рафаила Уесского, писал: “халопе де их кабальные и все подданные из маетностей збунтовавшиеся против их, панов своих <…> немало панов своих побили и все скарбы их побрали”. Гр. Кунаков сообщал: “А к Богдану де Хмельницкому собиралися в полки многие люди своевольные и пашенные мужики, побив панов своих в их маетностях. <…> Великому государю, его царскому величеству, – продолжал Кунаков, – своих украин годитца от такого гультяйства оберечь, чтоб не вомкнулись и шкоды какие не учинили”»[312].

Надо вспомнить, что в первых числах июня 1648-го года в Москве вспыхнул Соляной бунт, далее волнения прокатились по многим городам российского государства. Все это предопределяло крайне настороженное отношение российского правительства к событиям на Украине, да, по большому счету, не до Малороссийской «замятии» тогда было. Правительство, надо отдать ему должное, продолжало собирать сведения о ходе событий на Украине, одновременно наводя порядок в собственных владениях. А дела в юго-западном приграничья шли не блестяще. «Здесь было много выходцев с Украины и пришельцев с Дона. Большинство лиц, прибывших с юга, участвовало в боях с “крымскими царевичами”, наблюдало жизнь донских казаков, сталкивалось с “литовскими воровскими черкасами”. Они приносили в южные крепости рассказы о безбоярской жизни “казацких республик”, а также сведения о ходе освободительной войны на Украине. Эти известия находили глубокий отклик и реальные проявления в городских движениях служилых людей Бобрика, Хотмышска, Карпова, Корочи, Валуек и Чугуева»[313].

Очень скоро худшие опасения российской власти отчасти стали подтверждаться. Движение казаков, крестьян и мещан на Украине «аукнулось» и в русском порубежье. «В своей челобитной на имя царя, датированной началом июня 1648-го года, торопецкие и хотмыжские дворяне и дети боярские жаловались: “людишки наши и крестьянишка своею слабостью, видя их литовскую прелесть, с тех пор учали тебе, государю изменять и бегать за рубеж и ныне бегают за рубеж безпрестани и от того, государь, многие поместишка наши <…> запустели”, и далее – крестьяне “бегают за рубеж в литовскую сторону, пограбя животишка наши и пожигая дворишка у нас, холопей твоих, и самих нас, холопей твоих, бьют и вяжут”. Более того, бежавшие на Украину русские крестьяне, “приходя из-за рубежа с порубежными людьми, – продолжали челобитчики, – и последних людишек наших и крестьянишек от нас подговаривают <…> (и) сильно за рубеж свозят”. <…> “А от наших холопей <…> и от их воровства нам, порубежным людем, жить нельзя”»[314]. В связи с таким оборотом дела российское правительство вынуждено было принять чрезвычайные меры. «В царском наказе от 13 июня 1649-го года путивльскому воеводе было велено следить, “чтобы из литовской стороны и из городов боярские (подданные) <…> и иные никакие воровские люди жить для всякого воровства в Путивль и в Путивльский уезд <…> не приходили” и арестовывать немедленно всех тех из русских жителей, “хто учнет с литовскими людьми с изменни(ка)ми съезжатца”. В том же случае, если украинские повстанцы явятся в Путивльский уезд, станут громить имения бояр и служивых людей и “учнут против государевых служилых людей стоять з боем”, то воевода обязан был со своими людьми над ними “промышлять всякими обычаи <…> и за рубеж их не упустить”, а захваченных в плен “риспрашивать з большим пристрастьем (т. е. под пытками)” и “держать в тюрьме <…> з большим береженьем”»