Укради у мертвого смерть - [30]

Семейных, ковырнув в затылке пухловатой ладошкой, сказал:

—    Наш генеральный остряк... Бангкокская земля, кото­рая является залоговой, нам не нужна, в какой бы хорошей цене не оказалась. Ну отсудим ее, а взамен получим мороку. Налоги на недвижимость, содержание адвоката, издержки... Все такое.

—    Ясно, — сказал Севастьянов. — Будем дураками, но сделаем вид, что большие умники. Больше недели я там не останусь.

—   Недели? Ха-ха! Разогнался! Только три дня.

Семейных нравилось, когда другие, как говорится, слиш­ком о себе понимали и представлялась возможность осадить.

Он открыл полагавшийся ему как секретарю партбюро сейф-недомерок, поставленный возле тумбы письменного стола. Порывшись в верхнем отделении, достал замызган­ный конверт с фирменной маркой «Чейз Манхеттен бэнк» и вытащил три зеленых долларовых десятки. Дважды пере­считал. Сказал:

—   Обож-ж-ж-жаю «биттлзов»! Купи концерты на видео­пленке. Не важно какой системы. Мой видик универсаль­ный. Не обзавелся? Купи теперь. Вещь при нашем-то теле­видении с певцом века Лещенко... Возьмешь пленки на остановке в Таиланде. Отдашь Павлу Немчине, он перешлет с оказией. Ему — большой привет...

И бросил короткий взгляд, словно испытывал.

... Теперь, в Бангкоке, после деловых звонков, практиче­ски беспокоиться не о чем. Из «Индо-Австралийского» обе­щали сообщить о встрече, когда определяться со временем. Представительство отделения «Банка Америки», поинтере­совавшись, сколько дней отведено у него на Бангкок, пригла­сило на завтра. В посольстве консульский отдел, где нужно отметиться, открыт, и Павел Немчина на рабочем месте.

Севастьянов отошел от гостиницы, чтобы не брать такси. Перехватил на загазованной Сукхумвит-роуд дешевую трехколеску, называемую бангкокцами «тук-тук». Улыбающийся водитель в темных очках, покрытых слоем пыли, понесся в сторону Саторн-роуд, вихляясь между машинами, которых заметно прибавилось в городе. На меблирашках «Королев­ский отель», в которых в васильевские времена обязывали останавливаться по неизвестной причине, провисало посе­ревшее полотнище с надписью — «Можно на короткое вре­мя». В воротах, показавшихся низкими и закопченными, торчал мусоросборочный грузовик. И когда-то казавшееся невероятно роскошным место пронеслось мимо, оставив на душе чувство непонятной тревоги.

В консульстве развалившийся на диване лохматый па­рень в трусах и майке рассматривал изданную в Москве пропагандистскую брошюру на английском «Продовольст­венную программу — в жизнь!». Он нехотя поджал ноги, пропуская Севастьянова через узкий проход к двери с полу­круглым окошком. На обшарпанной котомке лежал паспорт с тисненым кенгуру на обложке.

—   Вы — Севастьянов? — спросила полная женщина, ког­да он заглянул в окошко. Не дожидаясь ответа, отомкнула несколько задвижек.

В фанерной выгородке за крохотным столом сидел кон­сул Николай Дроздов. Он был настолько высоким, что пряж­ка брючного ремня виднелась над столешницей, на которой ничего не лежало, кроме зажигалки. Глаза щурились от си­гаретного дымка. Курил консул, что называется, без рук. Сигарета перегонялась время от времени из одного угла губ в другой, только и всего.

—   Добро пожаловать, — сказал он. — Москва предупреж­дала о вашем появлении.

Севастьянов невольно вскинул брови. Что-то застывшее, неподвижное, словно вода в бочаге, стояло в дроздовских серых глазах. Явственнее и напористее ощущалась только их пристальность.

Севастьянов улыбнулся.

—   Почему вы улыбаетесь?

—   Думаю. Стал важной персоной, о которой предупреж­дают.

Дроздовские губы изобразили усмешку, которой не было в его глазах.

—  Вы, вероятно, нет, а ваше дело, — возможно. Вы ведь по банковской линии? Бухгалтером в сингапурское торгпредст­во?

Он отлепил створку массивного сейфа, в котором на по­лке лежала печать и одна-единственная тетрадка. Аккурат­ным почерком вписал Севастьянова. Дата прибытия в кон­сульский округ, предполагаемая дата отбытия, номер паспорта.

—   Вы с Васильевым ведь работали?

—   Вы знали его?

—    Васильева? Не только знал. Встречался. Любили его. Берегли как могли. От чужих...

—   Что значит — от чужих?

—   От своих не имели права. Вот свои и съели... Ведь он на пенсии?

—   Умер он, — сказал Севастьянов.

Тетрадка аккуратно легла назад в сейф. Дроздов сложил ручищи перед собой. Повертел зажигалку.

—   Мучился?

—     В ночь после кончины я ездил на дачу, где он помер. Думаю, случилось в одночасье. Может, во сне.

—    Вот чем утешаемся... Заберите паспорт. Больше не ну­жен. Просвещать относительно режима поведения в этой стране, думаю, не стоит. В этих краях вы бывали. Так что, будем считать, беседу с вами я провел. Хорошо?

—    Провели, — сказал Севастьянов, чувствуя симпатию к человеку, которого интересовало, мучился ли Васильев перед смертью.

—   Какие планы? Назад в гостиницу?

—   Не сразу. Есть передачка для Немчины, первого секре­таря. Потом уеду. Две деловые встречи завтра-послезавтра. И в Сингапур, на место.

—   Сейчас Немчину найдем. Погуляйте несколько минут по психодрому...

—    Погулять где?

—    По психодрому. Дорожка вокруг клумбы перед здани­ем посольства. Ошалеет человек от бумажек, выскочит, по­ходит, подышит на воле и снова в контору бумагу строчить... Да-а-а.