Украденный залог - [20]

От легкого прикосновения к плечу невысокий человек мгновенно вскочил на ноги, словно спал на тугой пружине:

— Кто ты?

— Тише! Я — Алан, раб царского скульптора.

— Почему ты не спишь в мастерской?

— Там завелись блохи. — Несмотря на всю серьезность положения, Алан не удержался от шутки, и она сразу смягчила напряженный тон разговора.

— Ерунда. Блох не бывает. Их придумали греки. Ага, опять подкоп. А ты, оказывается, мастер на них. Стражника задушили, или его там не было?

— Стражник, кажется, спит. Помнишь вазу, которую поручили охранять Узмету?

— Да.

— Она разбита.

Стражник спал и видел страшный сон. Он видел себя как бы со стороны: сидит с закрытыми глазами, а за его спиной улыбается сарай. Ну да, сарай превратился в огромное серое лицо и улыбался. Отчетливо видны зубы, похожие на обломки досок. Изо рта сарая одна за другой выскакивают мыши и бегут по двору. Почему мыши? Может быть, это не мыши? Он должен был кого-то охранять. Что это так скрипит? Наверное, зубы сарая. Ночь. Стражник спит. Пятнадцать рабов ползут по двору.

Перед осколками вазы застыл неподвижный Узмет. Он обещал Алану ждать. До утра остается не больше трех часов. Потом придет стража, его привяжут к столбу и медленно убьют. Может быть, его будут убивать весь день.

Тихий, чуть слышный свист, и словно из-под земли вырастают молчаливые фигуры. План Алана был до смешного прост, и может быть, поэтому удачен. Тринадцать человек, ползая по земле, собирали мельчайшие осколки. Двое клеили вазу. К рассвету тщательно склеенная ваза была плотно укутана, уложена в корзину, и никто не смог бы предположить, что ее скрытые соломой бока покрывает сеть трещин, разрушивших волшебные узоры.

Город уже начал просыпаться, когда Алан поставил на место последнюю доску и замел следы ночного подкопа. Все сошло благополучно. Предрассветный сон стражника был особенно сладок. Он больше не видел мышей.

Так у Алана и его друзей появилась тайна, еще крепче сплотившая их постоянным ожиданием опасности.

Корзину с вазой увезли вместе с другими драгоценностями в караван-сарай, где снаряжали верблюдов для царских послов к индусскому царю. Евкратид, во что бы то ни стало, желал добиться мира с индусами и таким образом избавиться от возросшего влияния Аора.

Спустя несколько дней караван ушел в далекий путь к южным границам Греко-Бактрийского царства. Алан и его друзья, принимавшие участие в ночном происшествии, перевели дыхание. У Узмета было такое ощущение, словно меч палача, занесенный над его головой, за что-то зацепился и никак не может опуститься. Во всяком случае, опасность разоблачения на какое-то время отодвинулась. Постепенно ожидание катастрофы сгладилось, потеряло остроту. Алан начал надеяться, что подделка останется незамеченной. Утомленный волнениями этих дней, он искал успокоения в удивительном искусстве своего господина и учителя и с удвоенным жаром отдавался работе.

Аполонид все больше доверял Алану. Постепенно он стал брать его с собой в город. И враждебная каменная страна начала понемногу открывать юноше свои тайны.

Сначала он знал только несколько улиц, но однажды Аполонид изменил обычный маршрут и, проходя мимо роскошного мраморного дворца, обнесенного невысокой, но толстой стеной, мимоходом бросил:

— Здесь живет Антимах, сатрап северной провинции. Кажется, это он привез тебя в подарок царю?

Слова эти обожгли Алана. Так вот где живет его главный враг! Наверно, сюда привезли и Мипоксая. Уж теперь-то он найдет дорогу в этом проклятом городе. Захваченный бурными событиями, он совсем забыл о друге, но настала наконец пора навестить его.

ГЛАВА IX

Маленький закопченный домик приютился в самом конце задних дворов Бактрийского дворца Антимаха. Внутри него было темно и душно. Угарные запахи раскаленного металла и угля мешали дышать. Казалось, ненасытному горну в углу тоже не хватает воздуха. Он тяжело вздыхал всякий раз, когда юноша повисал на длинной рукоятке мехов своим обессилевшим телом, и тогда вспыхнувшее пламя освещало его измученное лицо, пустые глаза, худые плечи, блестевшие от пота. Десять часов подряд он налегал на рукоятку. Огромные кожаные меха отвечали ему упругим сопротивлением, жадно вздрагивало пламя в горне. Оглушительно звенели молоты кузнецов. По-змеиному шипела от горячего металла вода, и едкие клубы пара сжигали легкие с каждым глотком воздуха.

Стоило слегка замедлить движение рукоятки, как в светлом квадрате двери появлялся человек с тонкой кожаной плеткой в руке. Он молча и равнодушно стегал ею Мипоксая, словно делал какое-то надоевшее, но необходимое дело, и так же равнодушно уходил прочь, на воздух.

Отчаяние сдавливало горло Мипоксая. Обломки горьких дум теснились в голове, но усталость мешала связать их воедино, и юноше казалось, что он сам движется вместе с палкой вверх-вниз, вверх-вниз в бесконечном и безнадежном ритме.

Качались и плыли перед глазами закопченные стены, рыжее оскаленное лицо, блики пламени… Однажды в их пляске почудилось ему что-то необычное. Ощущение было такое, словно кто-то очень пристально, упорно наблюдал за каждым его движением.

Он не мог отделаться от этого ощущения даже после того, как погас горн и рабов увели на ночлег. С грохотом задвинулись засовы. Лениво переругивалась за дверьми стража. Через несколько часов все затихло.