Украденный трон - [123]

Ночью он не мог спать, ворочался на жёстком тюфяке, набитом соломой, прислушивался к шорохам и всё думал о том, какая незадача выпала ему. Теперь, когда надо осматривать место, где они собирались исполнить своё дело, одному не с руки. Но он твёрдо решил подготовить всё так, чтобы к приезду Ушакова устранить все препятствия для совершения задуманного.

Через неделю наведался Мирович в Великолукский полк, но услышал, что никто не прибыл из дальней поездки.

Прошло ещё десять дней, и Мировичу стало невтерпёж. До назначенного срока оставалось всего два дня, он всё уже подготовил: осмотрел крепость и пристань, куда должен пристать Ушаков со шлюпкой, оглядел запоры и замки, усмотрел караульное помещение, все подходы к цитадели в Шлиссельбурге.

Опять поехал он к Ушакову в полк и на самом входе в кордегардию столкнулся с Григорием Новичковым. Сердце неприятно подскочило, заколотилось. Если приехал Аполлон, почему не зашёл к нему, почему не поспешил в Смоленский полк, где квартировал Мирович? Уж не донёс ли о задуманном, уж не придут ли арестовать его, Мировича? «Изменник, — подумалось ему, — и зачем только привлёк я его к моему предприятию?»

Но он нашёл в себе силы улыбнуться Новичкову и небрежно спросил:

   — Что ж, приехали? А где Аполлон?

Новичков воззрился на Мировича мрачно и тоскливо.

   — Не приедет больше раб Божий Аполлон, — перекрестился он.

Внутри у Мировича всё похолодело.

   — Утоп, бедняга, — продолжил Новичков. — Всё-то он сказывался больным, и уж доехали до деревни Княжой, как он так занемог, что на всё воля Божья. Отправил меня далее, в Шелеховский форпост, к его светлости князю Волконскому. Я сдал все денежки чин чином, возвращаюсь в Княжую, а мне сказывают — уехал барин в тот же час, как я отъезжал в форпост.

   — И что же? — через силу спросил Мирович.

   — А нашли в реке кибитку, а потом и его самого. Утоп. Знать, кибитка с мосту перевернулась. Там же и похоронили...

Ни слова не говоря, повернулся Мирович и пошёл куда глаза глядят. Ладно, утоп Ушаков, а как же теперь он один обделает своё дело? Одному неспособно, одному не сладить. Как мог его покинуть Аполлон в такой час, в такое время, когда вся надежда на подспорье?

Он присел на лавочку в летнем парке и молча, тупо смотрел под ноги. Он не видел ни листвы, зелёным платьем одевшей деревья, не видел цветов, неярких и скромных, рассаженных в цветниках и клумбах. Все его мысли были об одном. Как он справится со своим делом, как мог так Аполлон поступить с ним? На всё воля Божья, мрачно заключил он и поднял глаза.

На лавочку к нему присел лакей в форменной ливрее, с усталым и мрачным лицом.

   — Как-то невесело стало, — пробормотал лакей, — не то, как прежде бывало...

Мирович повернул к нему голову и стал прислушиваться.

   — Прежде, бывало, из придворных лакеев в офицеры выпускаемы были, — продолжил лакей, уже прямо обращаясь к Мировичу, — а ныне никакого выпуску нет...

Он вздохнул, покрутил головой и мрачно задумался.

   — Что ж, тяжело? — промолвил Мирович.

   — А что ж, — сказал лакей, — раньше-то с чинами, с рангами, поручьими и подпоручьими, а теперь надежду оставь...

Мирович навострил уши. Уж не Бог ли посылает ему товарища?

   — При дворе, знать? — спросил он.

   — Тихон я, Касаткин, при дворе, — ответствовал лакей, весь в своих мыслях.

   — А я в полку, Смоленском, — представился Мирович. — Василий Мирович прозываюсь.

   — Вам-то получше, способнее, — продолжал разговор Касаткин. — У вас чины, жалованье. А тут из службы как выйдешь, всё, бедствовать придётся...

   — А вот если новый вдруг-то государь, Иван Антонович? — осторожно спросил Мирович.

   — А, — махнул рукой Касаткин, — до Бога высоко, до царя далеко. Знать, придётся горе мыкать. Да и где ж этот новый-то царь?

   — Да уж он не будет новый, — заспешил Мирович, — а уж он венчан был на царство в двухмесячном возрасте. А содержится в Шлиссельбургской крепости. Я там на карауле стою, то и знаю.

   — Что ж, так и сидит? — поинтересовался Касаткин.

   — Да, и аж окна чёрной краской забрызганы.

   — Да, ныне слышно, с сержантскими чинами выпускать будут, а это горе одно, какое там содержание — слёзы одни...

   — Здоров ли тот поход нашей матушки в Лифляндию будет? — осторожно подбирался Мирович к самому главному. — У нас солдаты, как вещуны, говорят, что Иван Антонович будет возведён на престол...

Он замер. Вот и открылся совсем незнакомому человеку, вовсе не известно, как отнесётся к его словам Касаткин.

   — О, сохрани, Господи, — даже перекрестился Касаткин, — нам и так уже эти перемены надоели...

Мирович замолчал.

   — А вот мне надысь конный рейтар Михаил Торопченин сказывал, что хотел было идти к его сиятельству графу Алексею Григорьевичу Орлову объявлять, что везде говорят про Ивана Антоновича и что будет ли то здоров поход нашей матушки. Так я его, Торопченина, от себя выслал...

Мирович промолчал снова.

   — А мне назначено в Ревель ехать. Ну пред сим находящимся придворным лакеям всегда, сверх определённого жалованья, от кавалеров награждения бывали деньгами, а ныне и жалованье медными деньгами дают, а при покойном государе всё больше серебряная монета ходила...