Украденное сердце - [114]

По разговорам Зарислава поняла, что воины не припоминали такого на своём веку. А тут ещё и Вятшеслав погиб в бою…

Пройдя ворота, травница оказалась на дворе избы Наволода. Зашагала, неспешно вспоминая миг, когда именно здесь, на этом самом дворе Марибор признался, что она предназначена ему Богами. Тогда ей и в голову не пришло подумать над его словами, грубо отвергла, словно не имела никакой девичей чувствительности… Зарислава скривилась от презрения к самой себя — насколько чёрствой была с ним, уверившаяся в своей правоте, что княжич не достоин её взгляда и внимания. Возомнила о себе невесть что. Знать бы тогда, что ждало их, стократ бы подумала, не сжигала бы тонкие хрупкие нити их кроткой тяги кдруг другу. Но если бы она согласилась тогда, кто знает, к чему привело бы это.

Зарислава, миновав двор, поднялась на порог. Держа в одной руке травы, другой, свободной, коснулась гладкой деревянной ручки створки, затаилась, сжимая её в дрожащих пальцах. Кровь застучала в висках, остро захотелось пить.

Собираясь с духом, Зарислава огляделась. Сизый дым поднимался вглубь неба и растворялся в холодном бездонном мраке, пронизанном призрачным светом луны. Наконец, усмирив волнение и взяв себя в руки, она потянула дверь на себя, вошла в душно натопленные сени — казалось, всё тепло от печи уходило именно сюда, и тяжёлый влажный воздух, пропитанный запахом свежей горькой полыни, сально облепил тело травницы, надавил на грудь, не позволяя вдохнуть толком. Попривыкнув, различила и другой запах, более тонкий, по всему, сочившийся из горницы. Зарислава угадала аромат терпко-горького настоя рябины.

Ярко-оранжевый свет бился через приоткрытую дверь, но её вдруг закрыла тень. Наволод раскрыл скрипучую створку шире, призывая Зариславу поторопиться. Видно не сомневался, что она справится с задачей. Травница не успела толком разглядеть старика, поспешила войти и не ожидала сразу увидеть Марибора, лежащего в глубине горницы на лавке. Окутанный тягучим тёмно-красным светом от пылающей жаром печи и свеч, княжич был обнажён до пояса. Кожа его блестела от проступившего пота. Лицо было отвернуто, а сильная грудь мерно вздымалась, и можно было подумать, что Марибор крепко спит, но руки, лежавшие на лавке вдоль тела, напряжённо сжаты были в кулаки так, что проступали синие жилы. Однако Марибор не шелохнулся на посторонний звук, не поднял головы, не пошевелился.

Прислушавшись, Зарислава силилась уловить его дыхание, самой же дышать стало совершенно нечем, и уж не знала, от чего: от того, что слишком натоплена изба, или же от взыгравшего волнения. Сбросив дрожь и оцепенение, она глянула в проём двери клети, но там было темно.

— Радмила настояла на том, чтобы князь оставался в тереме, — шепнул волхв и, налив чугун воды, поставил на печь. — Проходи, не стой.

Опомнившись, Зарислава отняла от груди травы, которые так и сжимала в руках, стоя на пороге. Она прошла вглубь и присела на лавку у печи, сложив охапку на коленях и наболюдая, как Наволод молча укладывает настойки и порошки в мешок — по-видимому, собирается в княжьи чертоги.

Вода забурлила быстро. Зарислава, оборвав листья с травы, бросила в чугун, их сразу прихватил вар, листья и соцветия пожелтели, и свежий аромат луговых трав поплыл по горнице, затопляя её всю. Дав им покипеть малость, она сняла отвар с огня, поставила на стол. Выждав, когда пар спадёт, Наволод разлил целебное питьё в две плошки. Повесив сумку на плечо и повернувшись к травнице, сказал:

— Я скоро вернусь. Марибор принял сон-травы, что я приготовил для него, чтобы притупить боль. Но он уже просыпается… Ты знаешь, что делать, справишься без меня, — с этими словами старец подхватил плошку и направился к двери, оставляя травницу в глубоком недоумении.

Охватил, было, страх, и шагнула вперёд, дабы кинуться за Наволодом, да одёрнула себя.

«Дурная!» — укорила она себя в малодушии.

Дверь глухо затворилась. Зарислава повернулась к столу, мельком оглядываясь на Марибора. Тот оставался неподвижным, но травница одеревенела, заметив на правом боку княжича страшную рану. Позабыв обо всём, она медленно приблизилась, рассматривая увечье. Глубокие потемневшие рубцы, похожие на кору дерева, опоясывали бок. Откуда такая рана? Словно огромный рассвирепевший медведь напал и содрал когтями кожу. И страшные образы завладели умом, вызывая в ней первобытный страх и тревогу. Неужели степняки мучили? О последнем думать Зарислава отказалась, онемев в конец. Безвольно присела рядом на скамью, непреодолимо желая коснуться Марибора, испытывая и боль, и сострадание. Взяла влажный рушник, легонько убрав тёмные мокрые волосы с лица княжича, коснулась его лба полотном. Скулу и затылок его озаряла свеча, часть побелевшего лица была в глубокой тени. Бережно отирая чело, шею, грудь княжича, Зарислава вслушивалась в его дыхание, будто вся жизнь её сосредоточилась именно в нём — в его вдохе и выдохе таких спокойных и глубоких — живых. Зарислава испытала всеобъемлющую защищённость и вместе с тем благоговение. Никогда бы она не подумала, что для неё не станет ничего дороже его дыхания, и в ответ этому внутри пробудилось что-то огромное, великое, необъятное… И от этого чувства ей сделалось немыслимо хорошо, свободно и легко. Будто нет непреодолимых трудностей, нет боли и страданий, а только оно — незнающее границ и меры чувство наполненности. Его было так много, что Зарислава не могла сдержаться, и любовь щедро текла из неё, как из полноводной реки, обволакивая всё сущее, проникая и впитываясь вглубь, как земля впитывает дождевую каплю, насыщаясь.