Украденное счастье - [2]
— Мама, мама, пойдем-ка, посмотрим, что там такое!
— Ссорятся там. Лучше нам не ходить туда, а то и нас побьют, — отвечала мать.
— Я хочу посмотреть, как ссорятся и кто будет драться, — упрашивал Гопал.
— Нехорошо на это смотреть. Пойдем отсюда поскорее!
— А я не хочу!
Промода, следившая за этим разговором, позвала своих детей и сказала:
— Бипин, иди-ка к Гопалу, покажи ему, какая у тебя флейта. Иди и ты, Камини!
Дети, послушавшись матери, сразу же принялись дуть в свои флейты и побежали к Гопалу. Тогда Гопал закричал:
— И мне купи такую!
— Флейт больше не осталось. Когда привезут еще, тогда я куплю, — пробовала успокоить его Шорола.
— Нет, там есть еще флейты. Купи сейчас же!
Гопал заплакал и стал теребить мать за анчал[8]. Что было делать Шороле? Пришлось поневоле пойти к торговцу. Как только Гопал очутился у лотка, он тут же схватил флейту и побежал туда, где играли Бипин и Камини. И так как у Шоролы не было с собой денег, она попросила Промоду:
— Диди[9], не дашь ли мне одну пайсу взаймы?
В другое время диди могла услыхать и за три четверти мили, приложив ухо к стене, она разбирала, что лепечет во сне ребенок, но сейчас, стоя рядом, молчала, будто не к ней обращалась Шорола. Та снова попросила:
— Не дашь ли мне пайсу взаймы, диди?
А диди словно и не было здесь. Шорола опять повторила свою просьбу. Тут уж вмешался сосед:
— Ты что, не слышишь разве, что говорит тебе младшая невестка? — сказал он. — Отвечай же ей!
А Промода точно очнулась от долгого сна. Она улыбнулась и, глядя на Шоролу, проговорила:
— Что? Ты что-то сказала?
— Не можешь ли дать мне пайсу в долг, диди?
— Разве диди — ростовщик, чтобы давать в долг?
— Ну если не дашь в долг, купи, пожалуйста, флейту моему Гопалу.
— Я не дерево кальпатару[10], чтобы выполнять желание каждого.
— Но ведь это не благодеяние с твоей стороны. Гопал не чужой тебе. Ты что же, не хочешь заботиться о нем так же, как о Бипине и Камини?
— Ах, если бы все получалось так, как думаешь! Тогда и горевать было бы не о чем. Я могу вообразить себя женой раджи, а что толку?
Шорола молча выслушала эту лицемерную речь и опустила голову. А Промода продолжала:
— Сколько людям ни давай, все им мало. Если б я могла каждый месяц кое-что откладывать, мне и беспокоиться было бы не о чем. Но так не выходит! Пять человек на шее сидят. Точно глупые, ничего не хотят понять. Была бы у них совесть, не пришлось бы мужу трудиться одному с утра до вечера. Совести у них нет. Да и плохо ли жить на всем готовом, — с раздражением закончила Промода.
Она бы говорила еще, но такая взяла ее досада на глупость мужа, что даже слезы из глаз полились. Соседки, которые всегда, особенно если приходилось им занимать у Промоды масло или соль, любили говорить: «Промода высокого происхождения, она всегда такая спокойная, красивая… А какие у нее глаза! Большие, словно стручки спелого гороха! А какой прямой нос», — теперь растаяли, стоило Промоде заплакать. Некоторые из них тоже стали всхлипывать, другие же принялись корить Шоролу. А маленькая толстая вдова Дигомбори, которая оказалась тут же, так та особенно разошлась.
— Не побоюсь сказать правду! — кричала она. — У Шоролы очень уж длинный язык. А вот Промода не такая! Муж ее всю семью содержит, а она и то не кичится. Никто от нее грубого слова не услышит!
Известно, что все шакалы отзываются, стоит одному завыть в джунглях. Так и тут. Вслед за вдовой Дигомбори все женщины напустились на Шоролу. Начали с ее языка, а потом принялись судить всех женщин вообще. В конце концов решили, что за исключением Промоды все женщины плохи.
Подумайте, читатели, о человеческой природе, и вы поймете, что в речах иногда уходят дальше того, что есть на уме. Взять хотя бы стариков. Называют они юношей молокососами, а сами не колебались бы ни минуты, когда б могли снова помолодеть. Конечно, пора юности — ни с чем не сравнимое время. Все хотят быть молодыми. Юнцы лихо закручивают усы, а старики чернят их краской. И когда старики употребляют презрительное словечко «молокосос», то оно ни в коей мере не выражает их истинных чувств.
Ошеломленная словами вдовы Шорола молчала, в ее глазах стояли слезы. Торговец решил, что ждать ему больше нечего, и стал собираться. Увидев, что он складывает свои товары, Шорола перепугалась. Что Же теперь делать: и Гопал убежал с флейтой, и заплатить за нее нечем. Не зная, что ей предпринять, она глубоко задумалась и не заметила, как подошел к ней торговец. Маленькая толстая Дигомбори спросила его:
— Заплатили тебе за флейту?
— Не надо мне от них ничего. Пускай берут даром. От этого не обеднею, — ответил торговец.
Слова его совсем расстроили Шоролу. Едва взглянув на нее, торговец сразу понял, как тяжело было ей получить эту флейту даром. И чтобы как-то утешить Шоролу, он сказал:
— Не волнуйся. Я часто бываю в этих местах, заплатишь в другой раз.
Шорола немножко успокоилась, зато Промода осталась недовольна таким исходом дела. Соседки же с усмешкой доглядывали друг на друга.
