Украденное письмо - [2]

Поговорив о делах, что, как и всегда у него, было очень недолго, он вынул из кармана письмо, похожее на то, которое лежало на столе, стал сначала как будто читать его, а потом положил его тоже на стол, возле другого письма. После того, он с четверть часа опять разговаривал о разных политических делах; наконец простился и, уходя, взял, как будто по ошибке, не свое, а другое письмо. Особа, которой оно принадлежало, очень хорошо это видела, но не смела обратить на это внимания при третьем лице, возле которого она стояла. Так министр и ушел, оставив на столе какое-то свое ничтожное письмо.

– Итак, – сказал Дюпен, – обращаясь ко мне, обстоятельства делают власть самою полною: вор знает, что он известен той особе, у которой украл письмо.

– Да, – отвечал префект, – и вот уже несколько месяцев министр сильно пользуется этою властью и употребляет ее во зло, по политическим делам; это становится чрезвычайно опасным. Особа, у которой украли письмо, с каждым днем более и более убеждается в необходимости добыть это письмо обратно. Но, разумеется, этого нельзя сделать открыто. Дело дошло до того, что эта особа, доведенная до отчаяния, возложила на меня поручение – достать письмо.

– Нельзя было, по моему мнению, – произнес Дюпен из облака дыму, – выбрать, или даже вообразить поверенного проницательнее и искуснее.

– Вы мне льстите, – возразил префект, – но, очень может быть, что обо мне там составили себе такое мнение.

– Очень ясно, – сказал я, – как вы сами прежде заметили, что письмо до сих пор в руках министра, потому что собственно владение, а не употребление письма дает власть. С употреблением власть исчезнет.

– Правда, – отвечал Жискэ, – я и действовал по этому убеждению. Я счел первым долгом сделать самый подробный обыск в доме министра; при этом, самая трудная задача состояла в том, чтобы сделать обыск без его ведома. Кроме того, я всеми силами старался отвлечь всякое подозрение с его стороны о нашем намерении.

– Ну, уж, в этих обысках, вы как нельзя более искусны. Парижской полиции частенько приходилось в этом упражняться.

– Да, разумеется. По этому-то я сильно надеялся на успех. Образ жизни министра много мне помог: он имеет привычку часто не ночевать дома. Слуг у него немного. Они спят довольно далеко от кабинета своего господина, и притом, так как они неаполитанцы, то их нетрудно напоить пьяными. У меня, как вам известно, есть ключи ко всем комнатам и кабинетам в Париже. Три месяца сряду я уделял по нескольку часов в каждую ночь на личные обыски в доме Д… Во-первых, здесь затронута моя честь, а во-вторых, скажу вам под величайшею тайною, мне обещана огромная награда. И признаюсь, я тогда только оставил все розыски, когда убедился, что вор хитрее меня. Я уверен, что обыскал в доме каждый угол и закоулочек, где бы можно было спрятать бумагу.

– Что письмо у министра – это несомненно, но разве не может он, – заметил я, – держать его не у себя в доме?

– Едва ли это возможно, – отвечал Дюпен. В настоящее время, подробности положения дел при дворе, и в особенности интрига, которую проник Д…, поставляют всю силу, всю действительность документа, – в зависимость от возможности представить его в данное мгновение; – это такое же важное условие, как и самое владение письмом.

– Возможность его представить? – спросил я.

– Или, если хотите, уничтожить его, – отвечал Дюпен.

– Это так, – заметил я. – Значит очевидно, что бумага спрятана в доме самого Д… А почем знать, может быть министр постоянно носит ее при себе; мы забываем совершенно об этом предположении.

– Ну, уж, об этом нечего и думать, – сказал префект. – По моему распоряжению на него два раза нападали фальшивые воры ночью, на улице, и обыскивали его самым подробным образом, у меня на глазах.

– Вы могли бы избавить себя от этого труда, – сказал Дюпен. Д… не совсем сумасшедший; я полагаю, он, вероятно, давным-давно был готов к таким ловушкам.

– Не совсем сумасшедший, это правда, – сказал Жискэ, – но, тем не менее, он поэт, а одно от другого недалеко.

– Согласен с этим, – сказал Дюпен, пуская медленно и задумчиво струю дыму, – хотя я сам, в этом отношении, провинился несколькими рапсодиями.

– Расскажите нам подробности ваших обысков, – сказал я.

– Дело в том, что мы не щадили времени, и искали решительно везде. Уж я в этих вещах, могу сказать, довольно опытен. Дом перебрали весь, каждую комнату отдельно, и для каждой посвящали ночи целой недели. Прежде всего, мы осмотрели мебель во всех комнатах; мы открывали все возможные ящики: я думаю, вы знаете, что для опытного полицейского агента секретного ящика не существует. Кто в такого рода обысках не заметит секретного ящика, тот просто невежда. Это так легко! В каждой комнате известно число объемов и поверхностей, в которых следует дать себе отчет. На это у нас есть точные правила. Пятидесятая часть линии не может ускользнуть от нас. – После комнат, мы принялись за стулья. Все подушки были пронизаны теми длинными и тонкими иглами, которые вы у меня видели. Мы снимали верхние доски у всех столов.

– Это для чего?

– Иногда случается, что подымают эти доски, если хотят что-нибудь спрятать. Вот как это делается: ножку внутри просверливают, в отверстие прячут что нужно, и потом накладывают опять верхнюю доску.