Украденная юность - [37]

— Ваше дело, разумеется, улажено, — заявил скрипучим голосом капитан и указал на одно из кресел. — Прошу садиться, господин Брандт.

Но зачем ему задерживаться? С недоразумением покончено, он может идти! Неужели ему придется еще выслушивать поток извинений? Но у этого капитана есть что-то на сердце. Вот он уже начал выкладывать:

— Я и сам, господин Брандт, был в свое время кадровым офицером. Поэтому хотелось бы знать… Вы понимаете? В настоящее время мы зависим от американцев и не можем действовать по собственному разумению. А нам, полиции, предписаны всевозможные ограничения…

— Все это временное, господин капитан, временное, — в тон ему заговорил Брандт. — Могу вас заверить…

Но капитан, в свою очередь, прервал его:

— Видите, в том-то и дело! Мы живем, можно сказать, сегодняшним днем, не зная, что с нами будет завтра. А вы приехали из штаба правительства и, конечно, лучше представляете себе ситуацию. Что думают там о политическом будущем нашего отечества?

— Могу вас обрадовать, господин капитан, — Брандт почувствовал всю значительность своей особы и веско заявил: — Гроссадмирал Дениц настроен оптимистично, весьма оптимистично.

— Интересно, — вставил Майбах, — ведь американцы сами по себе весьма великодушны, с ними можно работать. Они оставили нетронутыми прежнее городское управление и полицию. Конечно, кроме особенно зарвавшихся, которых действительно неудобно держать. И тем не менее… высшие чиновники, да и мы, офицеры, предполагаем, что предстоят демократические преобразования.

Брандт с сомнением покачал головой. Не боится ли этот капитан, что ему придется расстаться со своей должностью? На этот счет он может его успокоить.

— Народу нужна сильная рука, я понял это, когда попал сегодня с вокзала на черный рынок.

— Ужасно, — согласился капитан, — но мы не в силах бороться Большая часть товаров американского происхождения, а победители подлежат только своему военному суду. У народа нет сдерживающей узды.

— Могу вас заверить, господин капитан, что вскоре все изменится.

И он рассказал ему о расчетах Деница на то, что западные союзники признают его главой государства, о надеждах фленсбургского правительства на создание стотысячной армии. Он повторил слова Хаазе о том, что капитуляция имеет исключительно военное, но не политическое значение. О Советской контрольной комиссии он умолчал. На капитана все это произвело огромное впечатление.

— В высшей степени поучительно, — воскликнул он. — Я весьма обязан вам за ценную информацию. — Он поднялся. — Если вам потребуется какая-либо помощь…

— Благодарю.

— Что я еще могу сделать для вас, господин Брандт? Вы предполагаете остановиться в Мюнхене?

— У родственников.

— Если вас устроит полицейская машина. Другого транспорта у меня, к сожалению, нет.

Капитан снял телефонную трубку, что-то пробормотал и спустился с Брандтом вниз.

— Если уж полиция доставила вас сюда на машине, — сказал он, улыбаясь, — пусть обеспечит вас машиной и на обратный путь. — И он проводил Брандта через обширный вестибюль на улицу. Машина уже подошла, полицейский распахнул дверцу. Капитан приложил руку к козырьку — Очень рад был познакомиться с вами, господин Брандт.

Губертус, очень довольный, плюхнулся на сиденье. По дороге он размышлял: первое впечатление оказалось ошибочным. Прежний дух еще чувствуется, счастье — особенно для нас, офицеров, — что союзники ведут себя столь разумно. Без них у нас, пожалуй, через месяц-другой была бы революция.

В последний раз Брандт навестил с отцом дядю Альберта, когда ему было двенадцать лет. Он помнил, что у дяди были рыжие волосы ежиком и жил он в собственном домике на окраине города. Перед домиком был разбит небольшой сад, а когда открывалась входная дверь, над ней звонил колокольчик. Помнится, это ему так понравилось, что он то и дело хлопал дверью, чтобы услышать звон.

С тех пор он ни разу не встречал своего дядю. Это был простой человек, сапожник по профессии, мастерская его находилась в том же доме, и колокольчик звонил для того, чтобы он слышал, когда входят клиенты. Дядя Альберт остался холостяком.

Губертус помнил, как однажды за столом отец между прочим сказал:

— Придется помочь Альберту, у него трудности с мастерской.

— Помогай, раз ты считаешь необходимым, — язвительно ответила мать.

Она вообще была неважного мнения о дяде Альберте. А когда отец как-то раз хотел пригласить его, родители по-настоящему поссорились.

— Пока я в этом доме, — заявила мать, — он не переступит наш порог. Этот неотесанный мужлан не умеет даже рыбу есть за столом.

Поэтому дядю Альберта так и не пригласили.

Все это Губертус вспомнил, сидя в полицейской машине. Подъехав к дому, он тотчас его узнал. Все было как и прежде, терраса такая же облезлая, и колокольчик на двери вызванивает все ту же мелодию. Да и сам дядя, казалось, не изменился. Вот он стоит в синем переднике с молотком в руке и смотрит на Брандта, щуря свои близорукие глаза. Он только постарел, волосы из рыжих стали седыми, да спина согнулась под тяжестью лет. Удивленно рассматривал он молодого человека.

— Приветствую вас, уважаемый…

— Здравствуй, дядя Альберт. Не узнаешь меня?