Украденная книга - [19]
“Гениальность, Леночка, это так просто, только не надо ждать аплодисментов, ты их любишь – получай, но чуть-чуть. Я же требую за свою гениальность много – пусть жлобы оплатят краски и блины с икрой. А очень много аплодисментов и теплоходов с устрицами – наглым посредственностям. Громким и безликим тварям. За гениальность можно пулю схлопотать ”.- “Ты что, трус? ” – “Нет, я клоун ”.- “Ты ханжа и никакой не гений ”. Иногда мне нравилось, как она распекала меня за бездарность. Наверное, потому, что, удостоившись похвалы, я был счастлив, как ребенок.
А детское счастье долгое-долгое.
9 марта
6 марта похоронили Женю Струля. А в морозы Андрей Чеховской пошел провожать жену с ребенком к метро, потом куда-то пропал, и нашли его уже в больнице без пальцев на руках – обморозил.
Теперь он фотограф без пальцев. В Германии протезы стоят тридцать тысяч марок – ему ни в жисть не заработать.
10 марта
Утром намного страшней, чем вечером. Вечером надеешься, что вместе с уходящим днем кончается цивилизация, утром обнаруживаешь, что всего лишь туман не рассеивается. Уже несколько дней на балконе лежит груша – ни голуби, ни вороны ее не едят. А вот хлеб едят.
Мехти сказал, что еще два дня ядов, и сеанс окончен.
– Домой?
– Домой.
– Сразу?
– Посмотрим.
А потом опять сюда. Наташка Захарова тут целый год провела. Я тебе, Леночка, про нее рассказывал. Лет двадцать назад явился я на открытие какой-то выставки на Кузнецком мосту и влюбился в нее. Почему-то я был без очков, наверное, подрался. Вскоре я опять куда-то явился, но в очках, и мне показалось, что она вроде бы стала меньше ростом. А потом опять явился – без очков, что ли? – а она опять больше ростом. Но я еще не созрел, чтобы объясниться. Она сама мне объяснилась и объявила, что я буду ее мужем. Ну и стали мы жить вместе. Однажды она мне говорит:
“Сейчас ко мне моя подружка детства зайдет, нас в одной коляске возили ”. Звонок в дверь, я открываю: передо мной Наташка
Захарова! Я, почти падая, прячусь на кухню: а с кем же я тогда живу? Вот же она, на кухне. Варит, парит.
А живу я, оказывается, не с Наташкой Захаровой, а с Лелей Деревянко.
Сто раз потом с Наташкой обсуждали и, если честно, жалели, что я то в очках, то без очков ходил. Пить надо меньше, драться надо меньше…
Мама принесла мне письмо, приглашающее в Таиланд. На открытке напечатано такое:
Россия, Москва, Тверская ул., д. 27, стр. 1, кв. 9
ШЕРСТЮК ЕЛЕНА ВЛАДИМИРОВНА
Вот ты, Леночка, и Шерстюк. Помнишь, прошлой весной, когда мы возвращались с выставки кукол, ты спросила, какая у Лельки фамилия. Я сказал: “Шерстюк ”. – “Значит, Лена Шерстюк? ” Я засмеялся, а ты вдруг серьезно сказала: “Надо было мне взять твою фамилию. А что, чем плохо – Елена Владимировна Шерстюк? ” -
“ Ну так за чем же дело? ” – “ Надо было раньше ”.
Господи, Леночка, пока ты была рядом, я не мог даже предположить, что такое тоска. А длящаяся месяцами? Раньше мог бы написать “ неизбывная”. Непроходимая, неизбывная, неиссякаемая во сне и наяву, настоящая тоска. Тоску можно вызывать воображением – от нечего делать, из желания стиля, избавиться от тоски воображением невозможно. Ну, во-первых, потому что его нет. Во-вторых, если чего мне и не хочется, так это воображения. А в-третьих, то, куда я попал, – невоображаемо. И пишу я сейчас автоматически, потому что, пока пишу, кажется, что я хоть каким-то образом есть…
Читал только что свою “Книгу картин ” – как же было уютно в этих глупостях начала девяностых годов! Голова пухла, сердце стучало, картины писались. Начиналась отвратительная эпоха, а я прямо-таки заходился от наслаждения дерьмом – и уютненько было, и счастливо, дома горел свет. Возвращаясь из мастерской, я смотрел на наши окна – свет горит, чего еще надо? И какой только чепухой голова не забита – так было уютно. А не горит – тоскливо, но ничего, сейчас придешь.
Не буду больше писать, потому что не хочу быть ни хоть как-то, ни хоть каким-то. И, наверное, пора замолчать. Не говорить ничего, ни с кем. Молчать. Молчать, чтобы хоть что-то осталось.
Страшно сидеть в двадцать третьем августа – а буду сидеть в нем до конца дней своих, вот что я знаю. Это мое единственное знание.
11 марта
Просыпаться не хочется. Только собрались жить, а жизнь закончилась.
По пейджеру получил сообщение:
“Привет. Идет снег, все деревья в снегу. Все пушистое. Это доброе утро. Такой же день, такой же вечер. Пусть. Целую тебя
(со слов звонящего). 10:13 АМ 110398”.
13 марта, пятница
Леночка, вот я и дома, в который раз рядышком. Настолько во мне все плавает, что не просто кажется, что ты где-то в доме, – в ванной я даже позвал тебя помочь мне, – а я это ощущаю всем своим пусть и отравленным телом.
16 марта, 1.03 ночи
Тихо – и уже привычно тихо – куда-то испаряется жизнь. Зайдешь иногда на кухню, а чайник выкипел. Как хорошо не отвечать ни на чьи вопросы. Не звонит телефон. Не нужно покупать холсты и подрамники. Выдвинул днем ящик в серванте, а там Ленины лекарства, выдвинул другой – нитки, иголки, мотки шерсти, папка с проспектами Тенерифе. Леночка очень аккуратная – всегда привозила карты, программки, экскурсионные проспекты, афишки, поздравления. Всё так и лежит.
Место действия новой книги Тимура Пулатова — сегодняшний Узбекистан с его большими и малыми городами, пестрой мозаикой кишлаков, степей, пустынь и моря. Роман «Жизнеописание строптивого бухарца», давший название всей книге, — роман воспитания, рождения и становления человеческого в человеке. Исследуя, жизнь героя, автор показывает процесс становления личности которая ощущает свое глубокое родство со всем вокруг и своим народом, Родиной. В книгу включен также ряд рассказов и короткие повести–притчи: «Второе путешествие Каипа», «Владения» и «Завсегдатай».
Благодаря собственной глупости и неосторожности охотник Блэйк по кличке Доброхот попадает в передрягу и оказывается втянут в противостояние могущественных лесных ведьм и кровожадных оборотней. У тех и других свои виды на "гостя". И те, и другие жаждут использовать его для достижения личных целей. И единственный, в чьих силах помочь охотнику, указав выход из гибельного тупика, - это его собственный Внутренний Голос.
Когда коварный барон Бальдрик задумывал план государственного переворота, намереваясь жениться на юной принцессе Клементине и занять трон её отца, он и помыслить не мог, что у заговора найдётся свидетель, который даст себе зарок предотвратить злодеяние. Однако сможет ли этот таинственный герой сдержать обещание, учитывая, что он... всего лишь бессловесное дерево? (Входит в цикл "Сказки Невидимок")
Героиня книги снимает дом в сельской местности, чтобы провести там отпуск вместе с маленькой дочкой. Однако вокруг них сразу же начинают происходить странные и загадочные события. Предполагаемая идиллия оборачивается кошмаром. В этой истории много невероятного, непостижимого и недосказанного, как в лучших латиноамериканских романах, где фантастика накрепко сплавляется с реальностью, почти не оставляя зазора для проверки здравым смыслом и житейской логикой. Автор с потрясающим мастерством сочетает тонкий психологический анализ с предельным эмоциональным напряжением, но не спешит дать ответы на главные вопросы.
Удивительная завораживающая и драматическая история одной семьи: бабушки, матери, отца, взрослой дочери, старшего сына и маленького мальчика. Все эти люди живут в подвале, лица взрослых изуродованы огнем при пожаре. А дочь и вовсе носит маску, чтобы скрыть черты, способные вызывать ужас даже у родных. Запертая в подвале семья вроде бы по-своему счастлива, но жизнь их отравляет тайна, которую взрослые хранят уже много лет. Постепенно у мальчика пробуждается желание выбраться из подвала, увидеть жизнь снаружи, тот огромный мир, где живут светлячки, о которых он знает из книг.
Посреди песенно-голубого Дуная, превратившегося ныне в «сточную канаву Европы», сел на мель теплоход с советскими туристами. И прежде чем ему снова удалось тронуться в путь, на борту разыгралось действие, которое в одинаковой степени можно назвать и драмой, и комедией. Об этом повесть «Немного смешно и довольно грустно». В другой повести — «Грация, или Период полураспада» автор обращается к жаркому лету 1986 года, когда еще не осознанная до конца чернобыльская трагедия уже влилась в судьбы людей. Кроме этих двух повестей, в сборник вошли рассказы, которые «смотрят» в наше, время с тревогой и улыбкой, иногда с вопросом и часто — с надеждой.