Уклоны мистера Пукса-младшего - [37]
Непосредственно под впечатлением семейной бури, Джемс отправился в «Лигу ненависти». Вот люди, которые его поймут. О, конечно, они больше не его единомышленники — он видел слишком много правды, чтобы ненавидеть. Но это — представители класса. Это — лучшие из класса. Умнейшие, активнейшие и молодые. О, они его поймут.
Но лучшие его не поняли.
— Галло, Джемс!
— Старина!
— Призрак!
— Виски, Джемс?
— Он вырос, ребята, честное слово, вырос!
«Школьники, — мелькнуло в мозгу Джемса. — Обыкновенные мальчишки».
Джемс попробовал, было, быть серьезным:
— Джентльмены! Выслушайте меня спокойно, немного тише, да слушайте же, черти! Джентльмены, я был в стране большевиков.
Сонный голос сына лорда Бруммсхильда прервал его:
— Ты их ловко околпачил, Джемс.
Боже мой, эти молодые ослы думали, что он вернулся таким же, каким уехал!
— Джентльмены, я обязан заявить вам, что я вынужден покинуть «Лигу». Я…
— Да, да, ты получишь отпуск. Тебе нужно отдохнуть, оправиться. Мы понимаем.
Чорт! Эти ослы даже думают по трафарету. Ага, хорошо же!
— Мальчики. Я видел всю их страну. Мне показывали все. И теперь я твердо знаю: все, что мы узнаем о них тут из газет и речей — гнусная ложь. Мальчики, большевики сильны, как смерть.
Мгновение молчания. Ага, разобрало! Теперь они поняли, в чем дело, наконец!
Мгновение молчания — и дикий хохот.
— Хо-хо, Джемс, ты остался таким же остроумным, как был.
— Ты уморишь нас!
— Хи-хи, сильны, как смерть!
Они считают его слова шуткой. Чорт!
Джемс выбежал из комнаты. Пробегая «женскую комнату», он наткнулся на Бесси.
— Джемс, вы мне нужны.
— Ну?
— Джемс, вы говорили правду относительно этой… Анички… там… в суде?
Эту задело все-таки. И то только потому, что ее женская ложная гордость не может допустить кощунственной мысли о том, что ее поклонник перебежал в другой лагерь.
— Бесси, поймите меня… Я видел жизнь… Тут дело не в любви… Понимаете, я увидел, что большевики сильнее нас… что их победа во всем мире — это верное дело, Бесси, абсолютно верное дело. Все наши усилия напрасны… И, Бесси, теперь в Англии, тут, в «Лиге» мне в тысячу раз яснее видно, что все порядочные люди должны быть с ними…
— Вы с ума сошли, Джемс! Что за ерунду вы рассказываете?
Ну, конечно же! Шаблон. Это ей непонятно и все. Но…
— Как вы можете быть с ними, когда они, — Бесси понизила голос до трагического шопота, — людоеды, Джемс! Да, да, они едят людей.
— Бесси, миленькая, это ложь.
— Нет, Джемс, газеты не лгут.
— Но я сам же был там. Я видел все у них. Они…
— Джемс, неужели вы не могли ошибиться?
Против воли у Джемса вырвалось:
— Дуреха!
— Ну, теперь, мистер Пукс, мне все ясно. Вы, действительно, сошли с ума.
И эта тоже. Как бык, разъяренный красным, Джемс выскочил в бильярдную.
— Ага, а мы давно уже ищем тебя. Ты оскорбил мисс Смозерс, и мы имеем от нее поручение вызвать тебя.
— Ду-эль? С этой девчонкой?
— Ты сошел с ума, Джемс. Где это видано — ругать противника!
— Мальчики, я не принимаю вызова. Я готов биться с сотней негров, прослыть трусом, но только не драться на дуэли. Это варварство.
Третий сын лорда Боллиброка великолепно пожал плечами:
— Нет, дорогой мой. Это не варварство. Это сумасшествие.
И когда, наконец, взбешенный их тупоумием, он собрал все-таки два десятка членов «Лиги» и сказал им всю правду, они, вместо того, чтобы честно принять словесный бой и доказать ему, что он неправ, надавали ему кучу медицинских советов и адресов светил по нервным болезням. Значит, и они его считали сумасшедшим.
Голова ныла и горела и клочок пространства между клубом и домом не мог освежить мозг. Лондонский туман разъедал душевную рану и, казалось, дразнил воспоминаниями о солнечной, голубой Одессе.
Дома отец ждал его.
— Джемс, тут звонила ваша приятельница, Мэри Клевлэнд, и просила вас прийти завтра на митинг.
Пауза.
— Я надеюсь, вы не пойдете, мой мальчик. Вы пришли ведь уже в себя?..
Джемс упрямо сжал губы.
Нет, он не пришел в себя. Он никогда не придет в себя. Здесь никто его не понимает. Шутка ли сказать, он, представитель хорошей фамилии, сочувствует большевикам, и никто, ну понимаете, ни один человек не пытается разубедить его, а все уговаривают его, что он — сумасшедший. Нет, чорт возьми, он будет бороться, чтобы доказать, что все они сошли с ума, а он — трезв, и спокоен, и мудр, и чорт его знает что еще!
Отец грустно опускает голову:
— Идите спать, Джемс. Я боюсь, что вы, действительно, сошли с ума.
И, ложась уже в постель, надевая привычную пижаму[70], после не менее привычной ванны и холодного какао, по совету врача, Джемс на мгновение остановился посреди комнаты:
— А что, если он, действительно, сошел с ума?
Эта мысль показалась ему настолько ужасной, что он прогнал ее, но она упорно не уходила и всю ночь терзала его и без того измученную душу.
Всю ночь Джемса мучили кошмары: капитан, обняв сержанта, пожирал живьем Бесси Уэнрайт, а судья кричал голосом Анички: «десять фунтов штрафу!»
Около трех часов ночи Джемс проснулся. Ему привидилось во сне, что капитан Скотт ударил не своего помощника, а Аничку, а когда Джемс кинулся на помощь, Беррис заорал «сумасшедший» и запер его в ящик.
Джемс проснулся. Он включил свет и снова с ужасом подумал: