Уинстон Черчилль. Против течения. Оратор. Историк. Публицист. 1929-1939 - [266]
Беседа Черчилля с Бёрджессом продлилась несколько часов. Молодой человек был удивлен, что за все это время не раздалось ни одного телефонного звонка. Мир, казалось, забыл о Черчилле. И в общем-то понятно почему. Прошло почти два года после отречения Эдуарда VIII. Европа сотрясалась под ударами тевтонского молота, прочертившего новые границы. Черчилль выступил против сдающего позиции правительства — и вновь проиграл. Который уже раз за последние девять лет! Поражения всегда опасны. Особенно в политике. Особенно когда они следуют одно за другим. Особенно когда уходит время.
Тридцатого ноября Черчиллю исполнилось шестьдесят четыре года. Год — до формального выхода на пенсию. Окружающие стали замечать, что возраст начал оказывать влияние и на этого исполина. Во время одного из обсуждений в палате общин Черчилль обвинил Хор-Белиша в самодовольстве. Последний это так не оставил и попросил обидчика конкретизировать свои претензии: «Когда и где?» «Я никогда не прихожу на заседания неподготовленным», — ответил Черчилль и начал рыться в своих записках, перемежающихся с вырезками из газет. На поиски ушло некоторое время, что не добавило основательности критическому замечанию. Наконец, материал был найден. Правда, он оказался не самым лучшим примером. Когда Черчилль зачитал его вслух, получилось, что цитата больше оправдывала Хор-Белиша, чем осуждала его поведение. Оратор смутился, пытаясь сделать хорошую мину при плохой игре. «Он просто становится пожилым человеком», — резюмировал один из очевидцев[2236].
Да, конечно, он становился пожилым человеком. Годы брали свое, но Черчилля еще рано было списывать со счетов. Его звездный час пока не настал. А казусы случались и с более молодыми депутатами, бывает.
Сказывалась и обычная усталость. Черчилль был слишком загружен в это время, как, впрочем, и в любое другое своей жизни. Он работал одновременно над несколькими литературными проектами, писал статьи сразу для нескольких изданий, был в курсе последних новостей международной и внутренней политики (причем большинство новостей он получал не из СМИ), постоянно готовился к выступлениям на заседаниях парламента или на прочих публичных мероприятиях.
Возьмем для примера один из самых спокойных (для Европы) периодов этого пятилетия — 1937 год. Всего за триста шестьдесят пять дней Черчиллем было написано шестьдесят четыре статьи — по одной статье меньше чем за шесть дней. Одновременно с этим он работал над четвертым томом «Мальборо» и издал один из лучших своих сборников — «Великие современники». Нельзя забывать и о деятельности в парламенте — Черчилль брал слово на двадцати девяти заседаниях палаты общин. Общий объем текстов его выступлений в парламенте за год составил свыше сорока двух тысяч слов. Поэтому прав был Мартин Гилберт, когда, описывая «пустынные» 1930-е годы, заявил, что хотя это и была пустыня, но «населенная пустыня»[2237].
Работа — напряженная, иногда изматывающая, но всегда приносящая удовлетворение — стала одним из тех факторов, который помог Черчиллю не сломаться, не впасть в уныние, не опустить руки и не отказаться от борьбы. Благодаря работе он смог выстоять под прессом неблагоприятных обстоятельств, критических замечаний и враждебных мнений. Но после Мюнхена Черчилля вновь, как и в начале 1937 года, сковал призрак бессилия. На время он снова разуверился в силе речей и статей, исходящих от одиночки. Выступления «не обсуждаются и не находят отклика», — пессимистично констатировал он[2238], признаваясь друзьям о своем «крайне тяжелом душевном СОСТОЯНИИ»[2239].
Но так же, как и два года назад, он справился со сковывающим его душу демоном. Выступая в палате общин через неделю после Хрустальной ночи, он постарался привести в чувство собравшихся депутатов, объяснив им, что «настал момент, когда все должны услышать звук набатного колокола и осознать, что он означает призыв к действию, а не похоронный звон по нашей стране и нашей репутации»[2240].
Свою долю в титаническом самоконтроле и удивительной способности оставаться на плаву сыграла самоуверенность Черчилля, граничащая с манией величия. Однажды заметив, что «мания величия — это единственная форма здравого смысла и душевного равновесия»[2241], он имел в виду спасительное воздействие самомнения; чем выше самомнение, тем меньше возможностей у критики проникнуть в ключевые области личности и разрушить ее. Свою лепту в сохранение настроя внесли и широкие массы. В течение трех месяцев после Мюнхенского сговора Черчилль получил несколько сотен писем поддержки от обычных людей, принадлежащих разным слоям и придерживающихся разных политических убеждений.
По своей природе Черчилль был склонен к конструктивным решениям, поэтому одними осуждениями правительства в 1930-е годы его деятельность не ограничивалась. Своей целью он поставил, используя все, что было в его силах, «побудить правительство начать широкую и чрезвычайную подготовку, рискуя даже вызвать тревогу во всем мире»[2242]. Раньше он достигал желаемого, проталкивая свои инициативы в кабинете министров. Теперь, лишенный административных рычагов оказания влияния на политическую действительность, он решил задействовать другое свое призвание — литературный труд.
