Уинстон Черчилль. Против течения. Оратор. Историк. Публицист. 1929-1939 - [13]
Обосновывая свою мысль, Черчилль рассказывает о тяжелом детстве будущего комика, рано осиротевшего. Обременительные годы, вместо того чтобы сломить ребенка, настолько закалили его характер, что теперь уже мало что могло остановить его на трудном пути к далеким вершинам. О том, что эта тема важна для Черчилля, можно судить также и по тому факту, что в рассматриваемом эссе он не ограничивается анализом опыта лишь одного Чаплина. В качестве дополнительных примеров он приводит биографии Марка Твена (1835–1910) и Чарльза Диккенса (1812–1870). «Он был так же беден, — сообщает Черчилль об авторе „Посмертных записок Пиквикского клуба“. — Он так же многого лишился в детстве. Но алхимия гения преобразовала горечь и страдания в золото великой литературы»[91].
Упоминание Диккенса весьма кстати. Когда читаешь этот фрагмент, приходит на ум диалог из последнего, неоконченного, но самого великого романа писателя — «Тайна Эдвина Друда»:
— Тому, кого зовут Нэдом, грозит опасность.
— Говорят, кому грозит опасность, те живут долго, — небрежно роняет Друд.
— Ну так Нэд, кто бы он ни был, наверно, будет жить вечно, такая страшная ему грозит опасность>{4}.
Мысль о том, что опасности, если не ломают и не уничтожают, то закаляют и преображают, занимала центральное место в мировоззрении Черчилля. Она встречается в его раннем произведении «Речная война» и в биографии 1-го герцога Мальборо. В основном Черчилль говорит о преодолении трудностей в начальном периоде жизни, чем невольно наводит на мысль, что, несмотря на свое аристократическое происхождение и отца, занимавшего пост министра финансов, он сам в какой-то степени относил себя к категории тех исполинов, которые наперекор всем превратностям судьбы в детские годы смогли состояться как личности. В пользу этого предположения говорит следующая фраза, которая может показаться не совсем уместной в эссе про Чарли Чаплина, но в действительности важна для автора: «Я рад, что уже с молодости стал самостоятельно зарабатывать себе на жизнь»[92]. Похожее признание появляется в другом произведении Черчилля, создание которого также приходится на конец 1920-х — начало 1930-х годов: «Все эти годы я сам кормил себя, а впоследствии и мою семью, при этом не жертвуя ни здоровьем, ни развлечениями. Я этим горжусь, ставлю себе в заслугу и хочу, чтобы моему примеру последовал как мой сын, так и прочие мои дети»[93].
Помимо рассуждений о личностной борьбе и индивидуальном росте, Черчилль также анализирует самый известный кинематографический образ Чаплина — образ «маленького Бродяги». Для того чтобы лучше раскрыть грани этого персонажа, он предлагает рассмотреть, чем отличаются британские и американские бродяги. В Англии среди подобной категории людей можно встретить представителей самых разных классов и судеб, от «выпускника университета, карьера которого превратилась в руины или закончилась в бесчестье, до полуидиота, который не работал с детства». Все они, пишет политик, принадлежат «огромной армии неудачников», они «вялы и безнадежны». Иным типажом является американский бродяга начала 1900-х годов. Своему положению он обязан не трагическим событиям, а собственному несговорчивому нраву, неспособности мириться с рутиной, выраженной в скучном однообразии стандартного рабочего дня. Он больше бунтарь, чем неудачник. Именно этот «неукротимый, неудержимый дух» и является основой образа, гениально воплощенного Чаплином. Его персонаж никогда не отчаивается, вместо этого он противопоставляет обществу «неповиновение и пренебрежение»[94].
Описывая искусство Чаплина, автор не мог не воздать ему должное за великое использование пантомимы. Хвалебные упоминания на этот счет встречаются еще в статье Черчилля «Город фильмов Питера Пена», опубликованной в предпоследний день 1929 года в Daily Telegraph и относящейся к американскому циклу[95]. В новом эссе он называет «главным достижением Чаплина возобновление в наши дни одного из величайших искусств древнего мира» — пантомимы[96]. Далее он перечисляет преимущества и отличительные особенности этого жанра.
Читая эссе Черчилля, нельзя забывать, что автор, хотя и стал во многом знаменит благодаря своей деятельности на ниве государственного управления, по складу характера и мировоззрению всегда оставался творческой личностью. И в этой связи особый интерес представляют качества, которые Черчилль не просто выделял в Чаплине, но которые считал неотъемлемой составляющей каждого художника. На одно из них он обращает особое внимание — готовность экспериментировать[97]. Без проб нет достижений, без эксперимента нет творца, без поиска — нет решения.
Сам Черчилль любил экспериментировать, не замыкаясь в своем творчестве на одном лишь написании статей. И хотя начиная с июня 1929 года и дальше, на протяжении десяти лет, он не занимал, кроме депутатского места в палате общин, никакого официального поста, его день был расписан по минутам, а он сам управлял одновременно сразу несколькими параллельно реализуемыми проектами. Были среди них и написание эссе, и работа над книгами. Особое место занимали выступления, причем не только в многочисленных аудиториях, разбросанных по стране, но и в радиоэфире. Сам Черчилль старался не отставать от жизни и стремился иметь у себя аппаратуру последних моделей. В феврале 1928 года он заинтересовался новым восьмиламповым радиоприемником, позволяющим ловить сигналы двадцати иностранных радиостанций. Продавец три часа показывал политику, как работает устройство, пока тот не научился им пользоваться самостоятельно
