Уилли - [118]
На следующий день состояние впавшего в кому Моэма резко ухудшилось: температура снова резко поднялась. Стало очевидно, что смерть неминуема. Рано утром 16 декабря 1965 года Серл и Розанов вызвали машину скорой помощи и писатель проделал свой последний путь по извилистым дорогам мыса Ферра к своей вилле. Правда, он уже не сознавал, что снова оказался среди предметов, которые собирал всю жизнь, перед простиравшимся до горизонта морем. В три часа тридцать минут утра, спустя час после прибытия из больницы, он скончался в своей спальне. Узор жизни со всеми его несовершенствами был завершен.
«Врач привыкает к смерти, — произнес по этому случаю Розанов. — Но для меня это была смерть моего друга». Многие французы в знак уважения к человеку, которого они часто называли «уважаемый мэтр», принесли венки цветов к воротам его виллы. Однако, исполняя волю умершего, никакой панихиды не устраивалось. Он был кремирован 20 декабря, и его прах был доставлен в Королевскую школу в Англию.
Моэм хотел быть похоронен на монастырском кладбище Кентерберийского собора, но на нем могли быть погребены только архиепископы и другие имеющие высокий сан священнослужители. Поэтому был достигнут компромисс: прах писателя был помещен в стену библиотеки, названной в честь Моэма и расположенной на территории собора. На месте, где он был замурован, установлена мемориальная доска.
Поразительно, что Моэм, родившийся в Париже, проживший почти сорок лет на мысе Ферра, оставивший свое сердце на Капри семьдесят пять лет назад и всегда духовно ощущавший себя дома в Азии, выбрал своим последним местом упокоения Кентербери. Объяснение, должно быть, можно найти в том, что он не ощущал своих корней, его жизнь представляла собой постоянные странствия и он всегда испытывал духовную отстраненность. Кентербери, где была расположена Королевская школа, воплощал для него связь с прошлым и обществом, к которому он никогда полностью не принадлежал. Несмотря на свой космополитизм, Моэм был англичанином и Королевская школа воплощала для него английский дух. При всем свойственном ему цинизме последнее слово, произнесенное умирающей госпожой Кинг в «Эшендене» было «Англия». Возможно, оно вызывало в душе писателя эмоцию, которая была глубже, чем это готовы были признать многие.
Прах Моэма был помещен в стену 22 декабря; на церемонии присутствовала Лиза, другие члены семьи и сорок мальчиков Королевской школы, которые по случаю похорон раньше времени вернулись с каникул.
Когда служба подходила к концу, на окружавшей собор стене появилась черная кошка, которая осторожно ступала по уложенным еще несколько веков назад камням, настороженно обозревая происходящее внизу. Остановившись на минуту и оглядев выстроившихся полукругом скорбящих, она, очевидно удовлетворив свое любопытство, неторопливо удалилась. Будь Моэм жив, этот эпизод, безусловно, позабавил бы его.
В завещании, подписанном Моэмом 9 июля 1964 года, поварихе Аннет и слуге Жану оставлялось по 5000 долларов. Всем остальным слугам, проработавшим у него последние пять лет, завещалось по 1400 долларов. В дополнение к счетам, открытым на имя Лизы в 1929 и 1948 годах, она становилась владелицей виллы «Мореск». Спустя год она продала ее за 730 000 долларов американскому строительному магнату, который полностью перестроил ее, а на месте сада возвел несколько роскошных вилл.
Алану Серлу оставлялось все содержимое виллы, которое в 1967 году было продано на аукционе «Сотбис» за 67 000 долларов, 140 000 долларов наличными и все гонорары от издания произведений писателя до конца его жизни. После смерти Серла право на эти гонорары должно было перейти Королевскому литературному фонду для оказания помощи нуждающимся писателям и их иждивенцам. Только в 1987 году фонд получил по завещанию Моэма 133 237 фунтов стерлингов.
Гуляя как-то по саду виллы с Майклом Мойнихэмом, Серл пожаловался на то, что смерть Моэма не принесла ему свободы. В 1966 году он пережил нервное расстройство, а впоследствии стал жертвой болезни Паркинсона. От переживаний у него развился нездоровый аппетит и он невероятно располнел. Тогда же он начал сорить деньгами направо и налево.
Прожив большую часть жизни с Моэмом, Серл не приобрел друзей. Поэтому, когда писатель умер, Серл обнаружил, что многочисленных друзей Моэма интересовал писатель, а не его компаньон. Он попытался установить отношения с представителями обоих полов, но из этого ничего не получилось. Когда писатель умер, Серлу было уже около 60 лет. Возможно, ему разумнее было бы переехать в Англию и попытаться начать там новую жизнь, но покинуть Ривьеру и позабыть все оказалось не так-то легко. Поэтому он осел в комфортабельной квартире на авеню Гран-Бретань в Монте-Карло, где и умер 25 августа 1985 года в возрасте восьмидесяти лет. Его отказ оставить воспоминания о совместной жизни с писателем — лишь одно из многих обвинений, брошенных ему в лицо к концу его жизни.
Книга повествует о «мастерах пушечного дела», которые вместе с прославленным конструктором В. Г. Грабиным сломали вековые устои артиллерийского производства и в сложнейших условиях Великой Отечественной войны наладили массовый выпуск первоклассных полевых, танковых и противотанковых орудий. Автор летописи более 45 лет работал и дружил с генералом В. Г. Грабиным, был свидетелем его творческих поисков, участвовал в создании оружия Победы на оборонных заводах города Горького и в Центральном артиллерийском КБ подмосковного Калининграда (ныне город Королев). Книга рассчитана на массового читателя. Издательство «Патриот», а также дети и внуки автора книги А. П. Худякова выражают глубокую признательность за активное участие и финансовую помощь в издании книги главе города Королева А. Ф. Морозенко, городскому комитету по культуре, генеральному директору ОАО «Газком» Н. Н. Севастьянову, президенту фонда социальной защиты «Королевские ветераны» А. В. Богданову и генеральному директору ГНПЦ «Звезда-Стрела» С. П. Яковлеву. © А. П. Худяков, 1999 © А. А. Митрофанов (переплет), 1999 © Издательство Патриот, 1999.
Скрижали Завета сообщают о многом. Не сообщают о том, что Исайя Берлин в Фонтанном дому имел беседу с Анной Андреевной. Также не сообщают: Сэлинджер был аутистом. Нам бы так – «прочь этот мир». И башмаком о трибуну Никита Сергеевич стукал не напрасно – ведь душа болит. Вот и дошли до главного – болит душа. Болеет, следовательно, вырастает душа. Не сказать метастазами, но через Еврейское слово, сказанное Найманом, питерским евреем, московским выкрестом, космополитом, чем не Скрижали этого времени. Иных не написано.
"Тихо и мирно протекала послевоенная жизнь в далеком от столичных и промышленных центров провинциальном городке. Бийску в 1953-м исполнилось 244 года и будущее его, казалось, предопределено второстепенной ролью подобных ему сибирских поселений. Но именно этот год, известный в истории как год смерти великого вождя, стал для города переломным в его судьбе. 13 июня 1953 года ЦК КПСС и Совет Министров СССР приняли решение о создании в системе министерства строительства металлургических и химических предприятий строительно-монтажного треста № 122 и возложили на него строительство предприятий военно-промышленного комплекса.
В период войны в создавшихся условиях всеобщей разрухи шла каждодневная борьба хрупких женщин за жизнь детей — будущего страны. В книге приведены воспоминания матери трех малолетних детей, сумевшей вывести их из подверженного бомбардировкам города Фролово в тыл и через многие трудности довести до послевоенного благополучного времени. Пусть рассказ об этих подлинных событиях будет своего рода данью памяти об аналогичном неимоверно тяжком труде множества безвестных матерей.
Мемуары Владимира Федоровича Романова представляют собой счастливый пример воспоминаний деятеля из «второго эшелона» государственной элиты Российской империи рубежа XIX–XX вв. Воздерживаясь от пафоса и полемичности, свойственных воспоминаниям крупных государственных деятелей (С. Ю. Витте, В. Н. Коковцова, П. Н. Милюкова и др.), автор подробно, объективно и не без литературного таланта описывает события, современником и очевидцем которых он был на протяжении почти полувека, с 1874 по 1920 г., во время учебы в гимназии и университете в Киеве, службы в центральных учреждениях Министерства внутренних дел, ведомств путей сообщения и землеустройства в Петербурге, работы в Красном Кресте в Первую мировую войну, пребывания на Украине во время Гражданской войны до отъезда в эмиграцию.
Для фронтисписа использован дружеский шарж художника В. Корячкина. Автор выражает благодарность И. Н. Янушевской, без помощи которой не было бы этой книги.