Уилли - [112]

Существует несколько предположений относительно этого нехарактерного для писателя импульсивного принятия решения. Согласно одному из них, развившаяся у него мания преследования состояла в том, что Лиза и ее муж стремятся завладеть его виллой. Когда дочь попыталась успокоить его и заявила, что он, конечно же, может жить в ней до конца своих дней, писатель ответил, что его богатый сосед собирается купить виллу, чтобы снова вернуть ее ему.

Возможно, причиной его подозрительности и затмения разума была подсказанная кем-то мысль о том, что переезд в Швейцарию позволит избежать налога на наследство. Подтверждение этому можно найти в его письме Энн Флеминг, в котором он писал, что, как его убедили, проживание в Швейцарии в течение шести месяцев ежегодно даст ему возможность платить более низкие налоги, а его родственникам практически избежать налога на наследство после его смерти. Если учесть неотступно преследовавшую его в старости мысль о деньгах и его растущий страх остаться без пенса в кармане, вполне можно допустить, что перспектива сохранить свое богатство таким образом выглядела привлекательной.

В конце ноября Моэм и Серл совершили поездку в Лозанну, но через две недели Моэм заскучал и вернулся на юг Франции, окончательно смирившись с идеей провести последние дни на мысе Ферра. Он вернулся домой простуженный, и 16 декабря его осмотрел Розанов. На следующий день врач заверил любопытствующую прессу в том, что писатель поправляется и, более того, продолжает работать. Однако вскоре здоровье Моэма резко ухудшилось, и 23 февраля сам писатель сообщил Робину, что уже несколько недель находится под наблюдением врачей. Тридцать первого марта Серл пишет Джонасу, что «Моэм очень болен: он крайне медленно поправляется и ужасно слаб». Неделю спустя писатель пишет Энн Флеминг о продаже через пять дней картин и добавляет, что «он подумывает о том, чтобы сесть на корабль и махнуть куда-нибудь, все равно куда».

Содержащаяся в письме нота отчаяния и стремление прибегнуть к старому способу, позволяющему избежать принятия вызывавших у него раздражение решений, указывало на то, что Моэм понимал, какую бурю вызовут его действия. Десятого апреля в «Сотбис» в присутствии 2500 покупателей — рекордного числа лиц, когда-либо участвовавших в аукционе этой известной формы, — было продано тридцать пять полотен из коллекции Моэма. «Смерть арлекина» Пикассо принесла 80 000 фунтов стерлингов, «Плотина в Цааме» — 40 000 фунтов, а «Желтый стул» Матисса была приобретена за 38 000 фунтов стерлингов. От продажи всех картин было выручено 523 880 фунтов стерлингов, или почти 1,5 млн. долларов.

Месяц спустя после продажи коллекции о скандале между отцом и дочерью стало известно всем, и их спор был перенесен в зал суда. Лиза потребовала свою долю от выручки в размере 648 900 долларов. Опасаясь девальвации фунта и неполучения в связи с этим разрешения на перевод средств за границу, Моэм поручил «Сотбис» вырученные от продажи деньги перевести в нью-йоркский банк, где они были положены на общий счет семьи до вынесения решения суда.

В своем иске Лиза утверждала, что часть картин принадлежит ей, и приводила в качестве доказательства письма отца, в которых он заявлял, что она владелица некоторых из них.

Моэм был «шокирован и расстроен» иском дочери и ограничился сообщением для печати, что его адвокаты посоветовали ему не делать в связи с судебным разбирательством никаких заявлений. В июле его протест против решения суда, обязывающего его вернуть деньги в Англию, был отклонен.

Однако к этому времени он пустил в ход, казалось, свой последний козырь: на второй день после продажи картин он подписал документы об усыновлении Серла, и эти бумаги получили законную силу постановлением суда Ниццы от 7 июня. Этот шаг позволял Моэму объявить недействительными передачу дочери в виде дара любого имущества и сделать его владельцем только что усыновленного друга, который должен был получить наследство после смерти писателя.

С другой стороны, усыновление лишало Лизу возможности объявить отца неспособным вести свои дела, как это обычно бывает в имущественных спорах. Серл, признанный законным сыном, мог бы блокировать любую попытку поместить Моэма в лечебное заведение, тем самым сохранив право старого писателя распоряжаться своей жизнью.

Между тем здоровье Моэма продолжало ухудшаться. Надеясь, что перемена обстановки вдохнет в него новые силы, Серл в конце апреля отправился с писателем в Швейцарию. Встретившийся им там Ноэл Коуард писал: «Уилли выглядит великолепно, свежий как огурчик». Однако внешняя оболочка скрывала помутившийся рассудок. Во время мучительной поездки в Венецию в июне Серл писал Джорджу Цукору, что Моэм совершенно потерял ощущение времени: спит в течение всего дня и бодрствует по ночам. «Он просыпается в два или три часа ночи, удаляется в свою комнату и ходит по ней до утра, куря трубку и разговаривая сам с собой. Обычно его разговоры бессвязны и касаются совершенно невыполнимых планов и затей».

После возвращения на виллу «Мореск» Серл отмечал, что Моэм «очень нездоров». Когда племянница писателя Диана Марр-Джонсон с мужем навестила его летом, она пришла к выводу, что он страдает старческим слабоумием: вслед за добрыми словами от него можно было тут же услышать поток брани. Очень часто Моэм даже Серла принимал за угрожающего ему незнакомца.