Уик-энд с Остерманом - [74]

— Да. Да, я хотел бы. Думаю, что я уже знаю.

Двое мужчин прошли сквозь высокую траву. Таннер испытывал и возбуждение, и отвращение перед минутой, когда он увидит второе лицо «Омеги». Он надеялся, что Дженкинс его понимает. Он пришел к этому выводу на оснований своих собственных наблюдений, а не получил из вторых рук. Он должен быть свидетелем, который поведает об ужасной стороне деятельности «Омеги».

О предательстве, любви и преданности.

Дик. Джой. Берни.

Несколько человек уже обследовали черную машину с выбитыми фарами. Рядом с дверцей ничком лежал чей-то труп. Несмотря на темноту, Таннер разглядел крупное тело.

Дженкинс включил фонарик и перевернул мертвеца лицом вверх. Луч упал на его лицо.

Таннер застыл на месте.

Загадочным мертвецом, лежавшим на траве, был капитан Альберт Маккалиф.

С края стоянки подошел переговорить с Дженкинсом полицейский:

— Они хотят подъехать.

— Почему бы и нет. Они тут живут. Тут все проверено, и им ничего не угрожает, — Дженкинс не пытался скрыть презрения в голосе.

— Сюда! — крикнул Макдермотт нескольким фигурам стоявшим в тени по другую сторону стоянки.

Таннер видел, как к ним медленно и неохотно двинулись три высокие фигуры.

Берни Остерман, Джой Кардоне, Дик Тремьян.

С помощью Дженкинса он приподнялся с травы, сделав шаг от трупа члена «Омеги». Четверо друзей стояли лицом к лицу и никто не знал, что сказать.

— Идемте, — сказал Таннер Дженкинсу — Прошу прощения, джентльмены.

Часть четвертая

30. Воскресенье. Полдень

Воскресный день в Сэддл-Уолли, Нью-Джерси. Две патрульные машины как обычно разъезжали по поселку, полицейские улыбались детишкам и приветственно махали руками обитателям домов, занятым своими воскресными хлопотами. Небольшие пикапчики иностранного производства и большие сверкающие лимузины загружались клюшками для гольфа и теннисными ракетками. Ярко сияло солнце, листья, промытые недавним дождем, шелестели под порывами легкого ветерка.

Сэддл-Уолли просыпался, готовясь встретить прекрасное июльское воскресенье. Непрерывно звонили телефоны, намечались планы, приносились извинения за неурядицы прошедшего вечера. Их встречали добродушным смехом — какого черта, ведь был же субботний вечер. В Сэддл-Уолли быстро забывали все субботние происшествия.

Темно-синий «седан» подъехал к дому Таннеров. Таннер поднялся с дивана и, морщась от боли, подошел к окну. Верхняя часть груди и вся левая рука были в бинтах. Так же выглядела и левая нога от бедра до лодыжки.

Из окна Таннер увидел двух человек, которые по дорожке шли к его дому. В одном узнал патрульного Дженкинса — но не с первого взгляда. На этот раз он был не в полицейской форме. Сейчас он походил на типичного обитателя Сэддл-Уолли, на банкира или крупного правительственного чиновника. Второго Таннер не знал. Он никоща раньше не видел его.

— Они пришли, — крикнул он в сторону кухни.

Выйдя оттуда, Элис остановилась в холле. Одета она была небрежно — брюки и рубашка, — но по выражению глаз Таннер видел, как жена сосредоточенна.

— Думаю, нам надо с этим смириться. Нянечка гуляет с Джанет. Рей в клубе… И я предполагаю, что Берни с Лейлой уже в аэропорту.

— Если они успели вовремя. Остались заявления и бумаги, которые надо подписать. Дик работал не покладая рук как адвокат.

Раздался звонок и Элис пошла к дверям:

— Садись, дорогой. Врач сказал, что тебе не надо переутомляться.

— О’кей.

Вошел Дженкинс со своим спутником. Элис принесла кофе, и все четверо расселись друг против друга: Таннеры на диване, а Дженкинс и человек, которого он представил как Грувера, в креслах.

— Кажется, это с вами я говорил в Нью-Йорке? — спросил Джон.

— Да, со мной. Я представляю Управление. Как и Дженкинс. Он был направлен сюда полтора года назад.

— Вы очень убедительно исполняли роль полисмена, мистер Дженкинс, — сказала Элис.

— Это было нетрудно. Тут прекрасное местечко и очень приятные люди.

— Я думал, что тут обитал «Порванный ремень», — не скрывал враждебности Таннер. Пришло время для объяснений. И он хотел получить их.

— И это, конечно, тоже, — мягко согласился Дженкинс.

— Тогда вам лучше бы все выложить.

— Очень хорошо, — сказал Грувер. — Итог я могу подвести в нескольких словах. Разделять и убивать. Вот предпосылка, на которую опирался Фассет. Положение, которого придерживалась «Омега».

— Значит, это в самом деле Фассет. И я думаю, что он действовал под своим настоящим именем.

— Так и было. За десять лет Лоренс Фассет выказал себя одним из лучших оперативников в Управлении. Предан делу прекрасный послужной список. А затем с ним что-то произошло.

— Он продался.

— Не так просто, — сказал Дженкинс. — Скажем, он изменил свои взгляды и обязательства. Они претерпели чудовищные изменения. Он стал врагом.

— И вы не подозревали об этом?

Грувер помедлил, прежде чем ответить. Казалось, он искал слова, которые никому не причинят боли. Он чуть наклонил голову:

— Мы догадывались… Мы шли к этому постепенно, год за гадом. Перебежчиков уровня Фассета никогда не удается накрыть врасплох. Процесс идет очень медленно, и истина выявляется шаг за шагом. Но рано или поздно все становится на свои места. И когда наступает момент истины, все обретает ясность… Чем мы и занимались — приближали его.