Ухо - [10]

Так я размышлял, попивая пива и посвистывая, чтобы видеть дорогу. Спешить было некуда, и шёл я медленно, иногда надолго останавливаясь. Думал я сначала про Аллу. Про то, что я её люблю. Действительно люблю. И что с того, что мы не живем в одной квартире? Да, я живу у себя, она с родителями, мы встречаемся. Да, я боюсь жить вместе, боюсь, что быт всё испортит. И она, вроде бы, тоже такого желания не выражала пока. Но мы же любим друг друга? Любили, по крайней мере… Какая же я сволочь, что так нахамил ей на даче. Скорее всего, она больше со мной общаться не станет, и правильно сделает. Я вздохнул и начал думать про дачу, про лес, и про то, что же со мной произошло. Об этом думалось с большим трудом, мысль постоянно соскальзывала, словно что-то мешало думать…

Это потом, спустя много времени, я удивлялся: выходит, встретил инопланетян, которые подарили новое зрение. Казалось бы, бежать надо со всех ног к врачам, затем к контактёрам, в Академию наук, во все телепередачи… Но – нет. Принял как должное, освоился, а вот бежать рассказывать… Не то, чтобы мне запретили рассказывать. Но – не хотелось. А меньше всего хотелось думать о самих инопланетянах – кто это, откуда… Забегая вперед, скажу, что я о них и не думал, и ни одному человеку о них не обмолвился. Отмалчивался, мол, не помню, что со мной произошло в лесу. Как я теперь уже понимаю, видимо, они мне сделали на этот счет какое-то внушение – ничем другим объяснить своё тогдашнее поведение я не могу.

В общем, шёл я медленно, с остановочками, попивал пиво и думал об Алле, о том, как мне жить дальше, о том, удастся ли мне оплатить ремонт этой иномарки, и что со мной может быть, если мне это не удастся… Сейчас за такие долги всё ещё убивают или хотя бы в тюрьму? Потом я вспомнил, как удачно познакомился с мужичком из «Окулы», и, наверно, он действительно меня может взять на хорошую работу. Потому что я просто слишком мягкий и робкий, особенно когда не надо, и Алла мне об этом всё время твердит, и поставить я себя не умею перед начальством. А ведь это смешно, чтобы программист охранных систем, с моим-то восьмилетним опытом работы и моими знаниями, зарабатывал копейки, которых и хватает-то на оплату квартиры, да куцый зимний отпуск на горных лыжах… А у этого Лёни – как его фамилия? – напишу я красивую оболочку под базу зрачков, да такую, чтоб всё летало и кружилось, и пело, как для Кёльнского салона… Вот только забрать бы с работы свои исходники… Я начал вспоминать, сколько всего у меня осталось на рабочем компе – и программы, и вся почта, и вообще… Музыки прекрасной сорок гигабайт, из интернета накачанной, фильмы…

И тут меня вдруг пронзила мысль, и мысль эта была страшной: какая к черту работа, я ведь больше никогда не смогу сесть за компьютер! И ходить в кино! И смотреть телевизор! И даже книги читать не смогу! Только эти, которые для слепых, азбукой Брайля…

Я понял, что мой неудачный день не кончился, а продолжается с новой силой. Остановившись, я вылил в горло остатки пива и горестно сел на тротуар, обхватив голову руками. Всё было кончено. В этом зрячем мире нет места слепому инвалиду.

Не помню, сколько я так просидел, сгорбившись, но вдруг почувствовал, что меня грубо потрясли за плечо.

– Эй, пьянь…

В согнутом положении я не видел ничего, кроме куска асфальта и чьих-то военных ботинок. Я дернулся и хотел было привстать и распрямиться, чтобы посмотреть, кто это, но привстать мне не дали – грубо положили ладонь на макушку, чтоб я не поднял головы. Будто я головой собирался осматриваться. Я услышал хамский голос:

– Сидеть, сказал! А ну, спать, кому говорят!

В карман моей куртки залезла чья-то рука, и начала там уверенно шарить. Сердце ёкнуло и ушло в пятки. Так всегда бывает у простого городского жителя, который живёт себе, покупает пиво, платит штраф милиционеру и смотрит фильмы про героев. Но вдруг проваливается из своего удобного и привычного мира – в мир звериный. Туда, где всё решают клыки, а ты – обычная овечка, и, надо признаться, довольно трусливая, а вовсе не герой блокбастера. И первая моя мысль была чисто американская: не двигаться, это ограбление! Ограбление – это такая же бытовая игра, как покупка пива или выплата штрафа, здесь нету роли постыдной или геройской, а надо отбросить глупые комплексы и предоставить каждому делать своё дело. Пусть грабители сделают своё дело и уйдут с добычей. А потом жертва сделает своё дело – пожалуется в милицию. А если будут телесные повреждения – то ещё ко врачу. И врач сделает своё дело, и милиция сделает своё дело. Такова жизнь, и бог с ними, с небольшими карманными деньгами.

Рука всё шарила в кармане куртки, где ничего не лежало, кроме носового платка, и я понял, что сейчас эта рука обшарит и карманы штанов, и тогда я останусь без мобильника, где номер Аллы, а ещё без визитки, где номер этого дядьки из «Окулы»… И мысль американская сменилась мыслью русской. Мысль рвалась из глубины души, и выразить её можно было только многоэтажным матом, на каждом из этажей которого противника размазывало в муку любой ценой, хоть ценой собственной жизни, а выражение «русский бунт, бессмысленный и беспощадный» даже близко не могло проиллюстрировать всю глубину и силу того, что рвалось и душило.