Ухищрения и вожделения - [21]

Но Лессингэма не так-то легко было утихомирить. Он продолжал расспросы:

— А кому вы будете подотчетны? Непосредственно министру энергетики или Агентству по атомной энергии?

Мэар знал ответ и на это, но не считал нужным отвечать.

— Вопрос еще не решен.

— Точно так же, как и другие несущественные детали, вроде зарплаты, жилья и нормы довольствия, круга обязанностей и даже того, как будет называться ваша должность? Главный контролер по ядерной энергии — это звучит, не правда ли? Мне нравится. Но что именно будете вы контролировать?

В кабинете воцарилась тишина. Потом Мэар сказал:

— Если бы ответ на этот вопрос был известен, назначение к данному моменту, несомненно, уже состоялось бы. Я вовсе не стремлюсь замять разговор, но, может быть, все же стоит ограничить дискуссию темами в пределах нашей с вами компетенции? Итак, есть ли еще вопросы?

На этот раз ответа не последовало.

Хилари Робартс, исполняющая обязанности главного администратора станции, уже закрыла свою папку. Она не принимала участия в этом допросе, но Мэар был уверен: остальные считают, что он просто-напросто уже сообщил ей все детали.

Еще до того, как все разошлись, секретарь-референт Алекса, Кэролайн Эмфлетт, вошла в кабинет, чтобы унести чайные чашки и убрать со стола. Лессингэм завел привычку оставлять на столе свой экземпляр повестки дня со всеми приложениями — в знак личного протеста против разрастающегося из-за еженедельных совещаний количества бумаг. Доктор Мартин Госс, возглавляющий отдел медико-физических исследований, как всегда, исчертил целую пачку листков. Его блокнот был испещрен изображениями воздушных шаров самых разных форм и размеров, к тому же весьма искусно изукрашенных: несомненно, какую-то часть его мыслей на совещании занимала эта его личная страсть. Кэролайн Эмфлетт, как всегда, двигалась по кабинету бесшумно и деловито, со спокойной, несуетливой грацией. Ни она, ни Мэар не произнесли ни слова. Она работала секретарем-референтом Алекса уже три года, но он знал ее теперь нисколько не лучше, чем в то утро, когда она появилась в этом самом кабинете, чтобы пройти собеседование перед приемом на работу. Кэролайн была высокая, белокурая, с очень гладкой кожей, с небольшими, широко расставленными глазами необычайной, глубокой синевы. Если бы хоть иногда оживление озаряло ее лицо, ее можно было бы счесть красивой. Мэар подозревал, что ее устраивает должность его личного, весьма доверенного секретаря-референта потому, что позволяет ей сохранять маску надменной сдержанности. Она была самым дельным секретарем из всех, кто когда-либо с ним работал, и Алекс чувствовал себя несколько уязвленным, потому что Кэролайн совершенно ясно дала ему понять, что, если он когда-либо уедет отсюда, она предпочтет остаться в Ларксокене. По причинам личного характера. Она, разумеется, имела в виду Джонатана Ривза, младшего инженера цеха. Мэар был не просто удивлен — обескуражен ее выбором и огорчился из-за этого не меньше, чем из-за перспективы начать работу на новом месте с незнакомым секретарем-референтом. Помимо этого, его беспокоила его собственная, довольно неожиданная для него самого реакция. Кэролайн была не из тех женщин, которые могли его волновать, он всегда считал ее слишком холодной. Но ему неприятно было думать, что какое-то прыщавое ничтожество открыло и, вполне возможно, проникло в те глубины, о которых он, Алекс Мэар, ежедневно и достаточно близко общавшийся с этой женщиной, даже не подозревал. Раньше — иногда — ему приходило в голову, что, может, она на самом деле человек вовсе не такой уж услужливый, натура гораздо более обремененная комплексами, чем ему представляется. Правда, особого любопытства он при этом не испытывал. Но порой его охватывало чувство, что ее преданная, безрадостная деловитость, которую могли наблюдать все сотрудники АЭС, не что иное, как тщательно продуманная и выстроенная маска, скрывающая гораздо менее привлекательную и гораздо более сложную личность. Но если настоящая Кэролайн оказалась доступной Джонатану Ривзу, если ей и в самом деле нравился и нужен был этот никак не располагающий к себе зануда, то она вряд ли заслуживала хоть капли интереса с его, Алекса, стороны.

Глава 8

Он подождал некоторое время, чтобы дать возможность руководителям отделов вернуться в свои кабинеты, и, позвонив Хилари Робартс, попросил ее зайти.

Обычно он, стараясь выдерживать бесстрастно-официальный тон, просто просил ее задержаться после совещания. Но сегодня разговор предстоял сугубо личный, и в последние недели он всячески старался сократить то время, что — как могло быть известно всем на станции — они проводили наедине. Ему вовсе не хотелось этого разговора. То, что он собирался ей сказать, наверняка покажется ей просто критикой в ее адрес, а он по опыту знал, что очень немногие женщины способны спокойно выслушать такое. Он думал: «Да, она была моей любовницей. Я был влюблен в нее — настолько влюблен, насколько я вообще способен любить. А если это не было любовью — какой бы смысл ни вкладывать в это понятие, — меня, во всяком случае, влекло к ней. Что же, легче ей будет от этого или тяжелее выслушать то, что я должен ей сказать?»