Угрино и Инграбания и другие ранние тексты - [3]

Вероятно, в тот же вечерний час в королевском замке слуги зажигали свечи, наполняли кувшины драгоценным искрящимся вином, накрывали на стол... а шлюхи, укутанные в легкие вуали, стояли в праздничном зале и ждали. В этот вечер ждать пришлось дольше, чем всегда, а сесть они не осмеливались, ибо им не полагалось садиться, пока не придет король. Всех их немного знобило, поскольку они опасались, что король появится не в лучшем расположении духа и, может быть, некоторые из них еще сегодня ночью найдут ужасный конец. Они помнили, что однажды такое уже случилось. Помнили очень смутно, конечно, очень смутно, ибо зачем вспоминать о столь ужасных вещах, если они еще сегодня могут случиться с тобой? Кроме того, они были красивыми шлюхами и верили: тела их достаточно роскошны, чтобы погасить гнев любого короля. О, они умели себя утешать. Лишь у немногих ужас проступал на лицах и в движениях рук: у тех, кто мысленно обращался к прошлому, видел его,., оставаясь при этом роскошной шлюхой. Такие горько оплакивали свою судьбу, потому что не забыли, как по повелению короля к нему в спальню приволакивали связанных девок, а он самолично отсекал им груди, вспарывал животы и заставлял свой кинжал плясать в их матках... Все женщины замерзли: они ждали повелителя уже больше часа. Но ни одна не знала наверняка, почему король так жаден до крови блудниц.

Пока все его дожидались, король стоял на верхней террасе замка и разговаривал с придворным звездочетом Евстахием, мудрейшим из астрологов. У короля не было друга, но был советчик, который казался ему сведущим абсолютно во всем и достойным доверия: этот. Звездочет мог бы запросто стать и другом короля, если бы не пренебрегал участием в пышных празднествах и не настаивал, как дурак, на том, что должен постоянно исследовать орбиты звезд, дабы познать глубочайшие тайны и предотвратить возможную крамолу. Разговоры, которые эти двое вели, всегда были краткими, ибо то, что знал Евстафий, король слушать не желал, а то, чем интересовался сам король - мистерию его жизни, - астролог, как ни старался, пока не раскрыл. Но в тот день слова их текли свободно, в обоих направлениях, и, казалось, никак не могли исчерпаться. Король рассказал советнику о случившемся с ним приключении и признался, что влюблен в эту девушку, что желает, каковы бы ни были последствия, овладевать ею часто и в более интимной обстановке. Евстафий сперва настоятельно посоветовал ему отбросить такие мысли. Он заговорил о недовольстве народа, о возможных мятежах и вероломных убийствах, упомянул и неблагоприятное расположение звезд. Но король гневно накричал на него, обозвал слабоумным старикашкой, у которого страх вытеснил всю мудрость, и напомнил, как астроном предсказывал нечто подобное, когда он, король, решил взять в замок мальчика из народа, чтобы тот по вечерам относил подсвечник в королевскую спальню, а потом, обнаженный, стоял у изножья кровати и, королю на радость, немного пускал себе кровь. Король очень хвалил мальчика, ибо тот умел делать такие вещи, которые до крайности возбуждали его повелителя.

Астроном понял, что король никакого совета не примет, и попросил рассказывать дальше. Король, как выяснилось, не знал ни имени девушки, ни где она живет, зато подробнейшим образом описал ее тело и потребовал, чтобы по этим приметам ее нашли. Это даже для Евстафия было бы нелегкой задачей, если бы советнику не посчастливилось вспомнить, что недалеко от внешних ворот замка в маленьком домике живет очень красивая девушка, к которой, кажется, подходит данное королем описание. Он высказал свое мнение, а его повелитель сразу поверил в истинность сказанного и очень обрадовался, что у девушки нет ни родственников, ни служанки. Король еще коротко сказал, что собирается отправиться к ее дому в сопровождении музыкантов со струнными инструментами и флейтами - после чего спустился с замковой террасы.

Евстахий не осмелился думать обо всем этом дальше, а начал, поскольку уже была ночь, наблюдать за звездами. Не прошло и четверти часа, как он застыл и уподобился камню, прямостоящему, - без жизни, без чувств, без крови. Его душа отправилась странствовать со звездами, куда-то, - она была ближе к ним, чем к королевскому замку, на крыше которого астроном все еще стоял.

Когда король спустился в залу, он смеялся; и, поскольку радость витала вкруг его рта, у всех придворных исчезла из рук и ног заползшая туда тяжесть, а многие даже, подобно ему, изогнули в улыбке губы. Поднялся шум, к нему обращались, величали его героем - более великим, чем Александр, более мудрым, чем Диоген, более прекрасным, чем молодой бог. Но он оборвал все речи, приказав оседлать лошадей, украсить их по-праздничному, позвать лютнистов, флейтистов и... красивых мальчиков. Женщинам он велел обуться в сандалии и умастить себя драгоценными ароматическими мазями. Потом вокруг губ его опять заиграла улыбка.

Мальчик Парис умел играть на флейте, и кто не знал этого, узнал теперь, когда он зашагал по улицам, впереди своего господина. Один Бог знает, как получилось, что звуки этой флейты странным образом заблудились в несказанной печали. Мальчик умел играть, он умел играть... и плакать. Итак, он пришел к дому Марии, встал под ее дверью и заиграл печальнейшую мелодию из тех, которые помнил. Знал ли он эту девушку? Она не спала, она бодрствовала и слышала его. То был приманочный птичий зов, особый тайный язык. Она поняла, чего хотят эти звуки, вопиющие к ней, - но представила себе другого человека, а не того, что стоял снаружи: ибо имела в виду ложного друга, друга же истинного пока не знала.