Уготован покой... - [13]

— Ты помнишь, что в четверг тебе к зубному врачу? Не забудь.

— Ладно.

— Завтра начнет проясняться. Уже три дня дождь и буря никак не прекращаются…

— Да.

— Послушай, как громыхает гром. И ветер такой сильный. Даже стекла дрожат.

— Да. Не бойся.

— Я не боюсь. Вот только птиц, если остались они еще в живых, очень жалко. Не выключить ли радио?

— Да. Выключи. И спи. Сейчас уже около одиннадцати, а завтра мне вставать в половине седьмого.

— Я не боюсь…

— Спи, Римона. Ведь мы не на улице.

— Нет! Мы дома.

— Так попытайся уснуть. Я устал. Спокойной ночи.

— Но я не смогу уснуть. Ты засыпаешь мгновенно, а я так не могу.

— Что с тобой, Римона?

— Я боюсь.

— Так не бойся. Довольно. Спи. Спокойной ночи.

И долго еще потом в темноте, не двигаясь, не перешептываясь, не прикасаясь друг к другу даже случайным прикосновением, лежали они оба с открытыми глазами, наблюдая, как волны темноты медленно текли среди теней мебели. Она знала, что он не спит. Он знал, что она знает. Оба они знали и молчали. Лежали молча и чего-то ждали. А снаружи низкие облака неслись на восток, в сторону гор. Горы стояли там, спокойные, застывшие, тяжелые, принадлежащие только самим себе и самим себе чужие.

Спустя две недели выздоровела Тия. Все ее раны зажили. Как и прежде, она укладывалась спать возле обогревателя. Как-то вечером тревога охватила Ионатана: ему показалось на миг, что Тия перестала дышать, а перестала дышать — перестала жить. Но тревога оказалась ложной. И Ионатан решил про себя: завтра вечером.

2

В тот вечер появился в нашем кибуце незнакомый молодой человек. Пришел он один, прошагав пешком шесть километров — от самой развилки, где дорога в кибуц ответвляется от главной магистрали. Гость подошел к усадьбе со стороны ферм и складов по боковому шоссе, предназначенному для проезда тракторов и покрытому слоем грязи. Поскольку прибыл он под вечер, когда здесь уже мало кто бывает, пришлось ему довольно долго топать по этой грязи, прежде чем наткнулся он на живую душу. Только тяжелый запах поднимался ему навстречу: из птичников и загонов для скота, от перепревшего сена, коровьего навоза, от стоячей воды, подернувшейся зеленой ряской (неподалеку от коровника забилась канализация), от забродивших остатков силоса из заплесневевших апельсиновых корок.

Первым, на кого наткнулся гость, был Эйтан Р., который направлялся к коровникам, чтобы насыпать травы в ясли. В сумеречном свете уходящего дня Эйтан Р. внезапно заметил нечто странное — какое-то движение в кустах за складом удобрений, словно кто-то топтался там, пытаясь проложить себе путь сквозь заросли. Опять у нас убежал теленок из загона, подумал Эйтан с возмущением, наверно, снова отлетела щеколда, а Сточник забыл ее починить, да и я не закрепил ее проволокой. Но на сей раз — для разнообразия — я немедленно пойду и с превеликим удовольствием выдерну Сточника из библиотеки, прямо с заседания кружка по истории еврейской философии. И пусть он сам соизволит прибыть сюда в своей чистой одежде и расхлебывает кашу, которую заварил. Мне наплевать. Это уже второй раз за неделю у нас убегает теленок, и я принципиально пойду и выдерну оттуда дражайшего Сточника, чтобы он перестал разглагольствовать про то, как плохо работают другие, да про молодежь, «которая разлагается от сытой жизни»… Да ведь это вовсе не теленок, это какой-то человек крутится тут, и похоже, не миновать неприятностей…

Из кустов показался незнакомый молодой человек: сначала — голова, затем — плечи. И руки, разгребающие влажную листву. Он продирался, тяжело дыша, и наконец вырвался из зарослей. На нем были джинсы и какая-то короткая курточка. Он ужасно торопился, а может, наоборот, старался преодолеть инерцию собственного прорыва сквозь чащу разросшихся кустов. И на миг Эйтан Р. чуть было не поддался желанию подставить незнакомцу подножку и первым наброситься на него. Но парень остановился и замер перед Эйтаном, мокрый и дрожащий; было очевидно, что проделал он длинный путь под дождем, прежде чем заблудился в зарослях кустарника. Вода, пропитавшая его непокрытые волосы и струившаяся по щекам, придавала ему совершенно несчастный вид. Эйтан заметил у него за плечами полупустой армейский рюкзак. А в руках парень нес гитару в большом чехле.

Эйтан смерил незнакомца подозрительным взглядом: этакий тощий юноша, узкие плечи опущены, достаточно одного несильного толчка, чтобы свалить его, поскольку и так он стоит пошатываясь. Тревога улетучилась, уступив место легкому раздражению. Эйтан Р. — крепкий лохматый блондин с коротким и вздернутым, как у младенца, носом и мощной челюстью — широко расставил ноги, обутые в тяжелые рабочие ботинки, и, глядя на незнакомца в упор, сказал:

— Добрый вечер? — Слова эти прозвучали как вопрос, а вовсе не как приветствие, потому что парень казался Эйтану несомненным чужаком.

Незнакомец неожиданно улыбнулся (улыбка выглядела какой-то преувеличенной) и, столь же неожиданно перестав улыбаться, испуганно ответил:

— Добрый вечер. — Акцент явно выдавал в нем чужака. — Где сейчас можно найти председателя кибуца? — спросил он.

Эйтан Р. не торопился с ответом, обдумывая вопрос. Он все еще тешил себя мыслью о том, как появляется в библиотеке и со скандалом выдергивает Сточника с заседания кружка по изучению истории еврейской философии, но преодолел искушение, успокоился и сказал, растягивая слова: