Угол атаки - [13]

Лев Михайлович провел краткую предполетную подготовку в кабине, в сотый раз повторив то, что экипажу было прекрасно известно, ведь маршрут летаный-перелетаный.

Зайцев сообщил, что пилотировать будет сам, но Иван и так уже понял, что из-за неприятного разговора в штурманской сегодня его дело правое — не мешать левому. И очень может быть, не только сегодня, вредный старикашка надолго произвел его в пассажиры, чтобы он постоял в углу и подумал над своим поведением.

«Ничего, потерплю, поскучаю час с небольшим, и домой», — подбодрил себя Иван, хотя дома тоже не ждало его ничего особенно хорошего.

Он будто занял не свой эшелон, жил чужую судьбу. Его настоящая жизнь была совсем другая, счастливая, солнечная и удачная, к ней он упорно шел, набирал высоту, но где-то дал закритический угол атаки и свалился в штопор.

Он всегда знал, что будет летчиком, и дело было даже не в желании и мечте, просто он таким родился, как рождаются мальчиками и девочками. Может, и хотелось бы стать кем-то другим, но никак.

Отец, бывший летчиком во время войны, всячески поддерживал его, помогал с алгеброй, геометрией и физикой — предметами, необходимыми для поступления в военное училище, в которых Иван соображал на четверку с минусом, а вернее сказать, на троечку. Зато по части физкультуры помогать не пришлось — Иван истово занимался легкой атлетикой, однажды даже взял серебро на первенстве города, и, наверное, мог бы добиться больших результатов, но тогда спорт занял бы всю его жизнь, как у одноклассника-фигуриста, который, бедняга, появлялся в школе от случая к случаю, а в эти редкие моменты, кажется, не вполне понимал, где находится и чего от него хотят. Зато стал олимпийским чемпионом.

К выпускному классу многие пересматривают свои жизненные ценности, соображают, что романтику на хлеб не намажешь, и выбирают прозаические, но денежные и спокойные профессии. Иван держался. Ежедневные пробежки чередовались с занятиями у репетиторов, и усердие дало свои плоды: Иван поступил в Харьковское высшее военное авиационное училище.

Честно говоря, поддерживали его только родители и лучший друг папы Станислав Петрович Горяинов. Остальные родственники и знакомые в один голос пели о жуткой дедовщине, казарме и муштре, которые ждут его в училище, о невыносимых нагрузках и голодном пайке, о дикостях жизни в гарнизоне, о тупости военных и еще о многом подобном, так что, кажется, без внимания не остался ни один стереотип. Иван, конечно, не верил, но предполагал, что будет нелегко, поэтому весь первый год в училище ему казалось, что его щадят по сравнению с остальными курсантами, дают более легкие задания, чем всем остальным. Даже точные науки сделались какими-то менее точными, потому что Иван вдруг стал их понимать.

Тогда он был счастлив, как, наверное, любой человек, когда приходит к выводу, что он на верном пути и хватит сил пройти этот путь до конца.

После первого курса Иван вернулся на каникулы домой, и отец сказал, что пора начать думать о женитьбе, то есть подыскивать подходящую девушку, которая станет надежной спутницей жизни и боевой подругой.

Иван пожал плечами. Намек отца был тонок, но прозрачен, он сразу уловил, какая девушка имеется в виду, и делать ее своей боевой подругой категорически не желал.

В школе в него были влюблены почти все девчонки из класса, и из параллельного, и из младших, наверное, тоже. Мама жаловалась на неисправность телефонной линии, мол, звонят, а в трубке тишина, но Иван знал, что не в линии тут дело. Комсорг Кирка Смирнова краснела и бледнела, требуя от него две копейки на уплату членских взносов, отличница Катя Гречкина из всего класса давала списать только ему, в общем, Иван как сыр в масле катался в фокусе женского внимания. Самому ему нравилась девчонка из параллельного, первая красавица школы Таня Сологубова. У нее были такие точеные икры, что глаз не оторвать, ну и все остальное тоже не подкачало. Густые волнистые волосы, пухлые губки и, главное, ясные глаза, сверкающие радостью, покорили Иваново сердце. Удивительно, как это так, десять лет ходит в школу какая-то Танька с бантиками, и наплевать на нее, но вдруг она распускает косу, и тебе свет без нее не мил. Ну как не мил… Нормальный свет, но с ней интереснее.

Где-то недельку Иван барражировал вокруг своего объекта, не из робости, а потому что влюбленному полагается страдать, но тут в школе устроили праздничный вечер по случаю Нового года. Иван пригласил Таню на медленный танец, и все сладилось.

Через несколько дней они уже занимались разными глупостями у Таньки дома. Сначала немножко, потом чуть побольше, а вскоре и на полную катушку. Он не был у нее первым. Хмурясь и морщась изо всех сил, чтобы выдавить из себя слезу, Таня призналась, что любила одного человека больше жизни, сразу после школы они собирались пожениться, но он погиб в автокатастрофе. Иван видел, что она сочиняет, но ему нравилось в Таньке даже это наивное вранье. Какая разница, было и было.

С ней было радостно и весело, Таня не страдала манией величия, как другие красавицы, Иван до сих пор вспоминал их встречи как лучшее, что у него когда-нибудь было с женщиной. Он опасался, что ближе к выпускным экзаменам Таня начнет окучивать его на предмет женитьбы, как минимум станет уговаривать остаться в Ленинграде, но Сологубова в очередной раз удивила, заявив, что разлука для любви как ветер для костра, сильную раздувает, а слабую гасит, поэтому сейчас они ничего друг другу не должны, а там будет видно. Услышав это, Иван прямо сам захотел остаться и променять мечту на женщину, но вовремя одумался.