Угол атаки - [8]

…и ничего не произошло.

Я слышал как плещется вода за бортом, как шипит карбид в баке и потрескивает что-то в блоке зажигания.

— Дела… — растерянно произнес Яшка.

Больше он ничего не успел сказать, потому что возник быстро нарастающий скрежет. За две-три секунды скрежет окреп, он стал нестерпимым — и ахнул взрыв.

Я почувствовал, как затрясся корпус «Черепахи», и мгновенно представил себе тонкие ребра-шпангоуты и еще более тонкие планки, соединяющие шпангоуты, и совсем тонкую фанерную обшивку. Я представил себе, на чем все это держится, ведь мы экономили каждый гвоздь, чтобы выиграть в весе… Я схватился за рубильник и дернул его вниз, отключая зажигание.

Мы вылезли из кабины, еще не понимая, что, собственно, происходит и можно ли считать испытания удачными. Но ребята на берегу орали от восторга, и наши сомнения тут же рассеялись. Все наперебой рассказывали, как здорово бабахнул двигатель и какое огромное пламя вырвалось из дюзы. Сергей Андреевич сказал: «Шуму много… уже хорошо». А Колба расспрашивал про давление ацетилена в баке: сколько было до пуска, сколько после пуска. Словом, испытание прошло успешно, мы все больше и больше укреплялись в этой мысли. Один взрыв — и так здорово! А ведь можно набить карбидом все баки, можно поднять давление газа в баках до пяти атмосфер — тогда взрывы сольются в сплошной рев, и «Черепаха» стремительно полетит вперед…

Сергей Андреевич сказал, что завтра привезут отборочную комиссию из Дома пионеров и, если все пройдет хорошо, «Черепаха» получит направление на выставку. А пока надо ставить палатку и дежурить до утра. Сергей Андреевич забрал ребят и уехал. Мы остались вчетвером: Колба, Яшка, Витька и я.

Ужинать мы пошли в кафе, поручив Витьке караулить «Черепаху» и высматривать шпионов. После ужина Колба лег спать в палатке, а мы, накормив Витьку пирожками, отправились бродить по парку. У парашютной вышки и тиров толпился народ. На танцплощадке гремела музыка. Мы понаблюдали из-за ограды, как танцуют. Яшка сказал, что вообще-то надо освоить западные танцы. Я решительно возражал: кому нужны, эти танцы? Взрослые люди топчутся на пыльной площадке, выламываются друг перед другом, смешно! А сколько времени на это уходит, страшно подумать…

Мы прошли на эстраду, там было интереснее, выступали иллюзионисты, жонглеры. Возвращались напрямик, по безлюдной и плохо освещенной аллее. В самом ее конце стоял фанерный щит с картой Испании. Война в Испании кончилась еще в прошлом году, о карте, наверное, просто забыли. Краски на ней выгорели, местами их смыл дождь. Но все-таки было видно, как изогнутые стрелки нацелились на Мадрид и Барселону. Мы долго стояли у карты. Если бы мы знали, что через год эти хищные стрелки потянутся к Минску, Смоленску, Москве…

Ветер раскачивал одинокий фонарь на столбе, по карте пробегали черные тени.

— Говорят, будет война, — тихо сказал Яшка. — Как думаешь, меня не заберут из-за очков?

Я думал, что Яшку скорее всего в армию не возьмут: он — очкарик, да и вообще, как говорила моя мама, книжный мальчик. Но обижать Яшку не хотелось.

— Ты можешь стать военным врачом, — ответил я, — Чем плохо? На каждой подводной лодке есть врач.

Насчет себя я не сомневаюсь: после школы пойду в военно-морское училище, а потом буду плавать на подводных лодках. В тот вечеря, конечно, не знал, что все сложится иначе и что в сорок третьем я попаду в авиационную школу, а Яшка окажется в артиллеристском училище. Не знал я, что из книжного мальчика получится командир батареи противотанковых орудий. Яшка погиб в сорок пятом в Венгрии, у озера Балатон.

К «Черепахе» мы возвращались молча. Я думал об Испании: должна там быть революция, обязательно должна быть! Построить бы к тому времени большой ракетный корабль…

Вернувшись, мы обнаружили, что Витька спит и Николай Борисович тоже спит, а «Черепаха» спокойно покачивается у берега. В двенадцать в парке потушили огни. Яшка сказал, что подежурит, и что должен спать, так будет правильно с медицинской точки зрения. Утром мне предстояло вести «Черепаху». Яшка не умел плавать, а у Серге Андреевича на этот счет было твердое правило: не умеешь плавать — сиди на берегу.

Где-то очень далеко жужжал самолет и по небу пробегали лучи прожекторов. Мы молча разглядывали звезды. Меня беспокоили каверзные мысли. Они возникли однажды, и я никак не мог от них отвязаться. Почему на рекордных катерах Кемпбелла стоят не реактивные, а самые обычные двигатели? Неужели Кемпбелл глупее нас? И вообще: почему великолепную «Черепаху» построили мы, а не взрослые?

Через много лет, перечитывая биографию великого математика Эвариста Галуа, умершего совсем молодым, я вспомнил свои старые сомнения и подумал, что по настоящему дерзкие открытия всегда начинаютс с мальчишеских снов, с детской мечты, с безрассудных и необычных идей. Потом приходят рассудительность, осторожность, трезвый расчет: а вдруг не выйдет? а может быть это вообще неосуществимо? а почему это ты такой умник, что видишь дальше других?.. Хорошо, если где-то в глубине души сохранились те давние мальчишеские сны и безрассудные идеи. Как тлеющий огонь разгорятс вновь, вспыхнут ярким пламенем и осветят всю жизнь. И тогда ты пойдешь наперекор всему, пойдешь и совершишь невозможное…