Угол атаки - [10]

Все-таки «Черепаха» была хорошим кораблем: тонула она не спеша, солидно. Я плавал вокруг нее, пока она не скрылась под водой. Потом я направился к берегу. Очень не хотелось туда плыть, но что оставалось делать…

То, что происходило в следующие полчаса, трудно поддается описанию. Разъяренные члены комиссии тянули меня в разные стороны, пересчитывали мои руки и ноги, что-то спрашивали, а я ничего не слышал и отвечал невпопад. На Сергея Андреевича и Николая Борисовича обрушилс град упреков и обвинений. Комиссию нисколько не беспокоило, что «Черепаха» не побила мировой рекорд. Похоже комиссия ничего не заметила, кроме первого взрыва. Председательница возмущенно повторяла: «Кто разрешил посадить ребенка на эту бочку с порохом?»

Яшка успел сбежать, а нас — Сергея Андреевича, Колбу и меня — посадили в автобус и повезли в город. Через час мы давали объяснения директору дома пионеров. Собственно, за всех нас объяснялс Сергей Андреевич. Мне не удалось сказать ни слова, хотя еще в автобусе, слегка изменив знаменитое изречение Галилея, я приготовил отличную фразу: «А все-таки она двигалась!»

Объяснения шли на высоких тонах. У директора был внушительный голос, директор натренировался в драмкружке. А Сергей Андреевич мог, если надо, перекричать рев шторма. Мы сидели в коридоре, ожидая решения. И начальство проявило мудрость, которая поразила меня своей неожиданностью и непостижимостью. Был издан приказ в двух пунктах:

Конструкторов «Черепахи», руководител и актив химического кружка премировать туристскими путевками.

Лицам, указанным в пункте первом, отбыть в турпоход согласно путевкам.

Позже я понял, насколько мудро и логично было это решение. Нас премировали, следовательно, нам не обидно. Нас отправляли в турпоход, следовательно, дальнейшие эксперименты пресекались, комиссии тоже не обидно. К тому же решалась проблема, вторую неделю терзавшая директора: горели турпутевки, предусматривающие пеший поход вдоль Большого Кавказа, от этих путевок наотрез отказывались руководительницы хоровых и тому подобных кружков. Путевки и билеты нам вручили тут же. Мы посмотрели и ахнули — поезд уходил завтра утром. Надо было бежать домой, объяснять все родителям и собирать вещи…

* * *

В походе у нас было достаточно времени, чтобы подумать, что же собственно произошло. Сначала мы на все лады обсуждали, как поднять «Черепаху». И только потом поняли, что нужен новый двигатель. В камеру сгорания «Черепахи» топливо поступало в газообразном виде, газ весит мало, а объема занимает много. Поэтому каждый раз в камере оказывалось всего несколько граммов горючей смеси. Мы не сообразили, что горючее надо подавать в жидком виде — в этом была наша ошибка.

По вечерам мы сидели у костра и спорили, каким должен быть жидкостной ракетный двигатель, какое горючее лучше и какую жидкость взять окислителем вместо воздуха.

Жидкостной ракетный двигатель я собирал два года. Камера сгорания была маленькая, меньше чайного стакана: весь двигатель спокойно умещался на подоконнике. Я собирал двигатель дома, иногда мне помогал Яшка. Запустить двигатель я не решался; знал, что в самом лучшем случае он выдержит несколько секунд, не больше.

Много мороки было с окислителем — перекисью водорода. В аптеках продавали трехпроцентный раствор перекиси, для двигателя этот раствор не годился. Дина достала в парикмахерской пергидроль — 30-процентный раствор перекиси, но и этого было мало. Впрочем, пергидроль пригодилась для дыхательного прибора. Она легко разлагалась, выделяя кислород. И построил подводный дыхательный прибор, работающий на перекиси. Я не придавал этому прибору особого значения, но именно на него я получил свое первое авторское свидетельство. Было это в десятом классе…

В феврале сорок третьего я ушел в армию. За два дня до отъезда удалось раздобыть немного концентрированной перекиси, решил показать Дине, как работает жидкостная ракетная установка. Вечером объявили воздушную тревогу, соседи опустились в убежище, а мы с Диной вытащили установку в опустевший коридор. Двигатель был надежно прикреплен к стенду, массивной металлической доске. Мне вспомнилась кабина «Черепахи»; на этот раз не было никаких приборов — ни манометра, ни указателя угла атаки. Пусковой кран я дернул шпагатом издали. Перекись, попав в камеру сгорания, сама воспламенила горючее, спирт. И в унылый коридор старой коммунальной квартиры вдруг ворвался голос будущего, голос ракетной эры — слитный, мощный, яростный рев ракетного двигателя. За две-три секунды камера раскалилась докрасна. Рев резко оборвался, над стендом взметнулось синее пламя, горел спирт. Мы с трудом сбили огонь, от установки остался обгоревший, оплавленный металл…

И все-таки она сработала, эта установка! Наверное, это самое главное. Мы ищем, строим, сомневаемся, радуемся, надеемся и, в конце концов, что-то удается, что-то получается, и мы можем сказать: а все-таки вертится, смотрите, все-таки вертится, движется, работает!..