Угловой дом - [11]

* * *

В дверь постучали. Почтальон принес телеграмму. Развернул — и сразу подпись: «Захра-ханум». Пробежал текст: «Выезжаю пароходом… день… час… встречай… целую».

«Приезжает?» — удивился я. Застыл от изумления и старый почтальон, хорошо знавший Захру-ханум. Я еще раз прочел, пытаясь догадаться, что это могло значить. Никакого подтекста, ничего загадочного, телеграмма простая, ясная. Если плохо встретили… Но почему? У них отдельный, многокомнатный дом, своя машина, магазин, зарабатывают неплохо.

Я, конечно, обрадовался ее приезду. Уж очень я привык к жене бабушкиного дяди.

Да и все были довольны возвращением Захры-ханум. Без нее и дом наш, и двор, и улица казались лишенными какого-то стержня.

Я позвонил в справочную порта, уточнил дату приезда, отдал ключ от комнаты и скатерть дворничихе.

…На машине знакомого шофера я поехал на морской вокзал. Точно в назначенное время пароход «Советский Азербайджан» пришвартовался к берегу. Захра-ханум, как только заприметила меня, заплакала.

Матрос помог ей сойти по трапу на берег, протянул мне легкий чемодан. Поцеловались. Крепко обняв, жена дяди моей бабушки долго не отпускала меня и все повторяла мое имя.

— Как съездила? Как дорога?

— Привет тебе от всех. И дочь увидела, и внучек, и правнуков… Хорошо, очень хорошо они живут… Все здоровы… Гюльджан сосватали… — Захра-ханум говорила безостановочно, а когда сказала о сватовстве Гюльджан, взглянула на меня и, будто боясь, что я расстроен, стала утешать: — Ничего, не горюй!.. Да, красива она, очень красива! Вот и сосватали… Что поделаешь?.. Но тебе я найду невесту еще лучше! И сама свадьбу сыграю, не горюй!

— А почему ты так быстро вернулась?

— По тебе, по тебе я соскучилась, Азер… Да буду я жертвой твоей! Да перейдут на меня недуги твои!.. По тебе соскучилась, не выдержала и вернулась!

«Что значит соскучилась по мне? Ведь там дочь, Марджан, Гюльджан?! Чудно!»

За месяц она еще больше состарилась. И так походка ее была медленной, тяжелой, а тут она с трудом передвигала ноги. На огромной пристани уже никого не было, а мы все еще шли, шли.

— А как соседи поживают?

— Все здоровы, ждут тебя.

— Правда? Да буду я жертвой уст твоих, Азер!.. А кто у железнодорожника родился?

— Сын.

Она остановилась.

— Не сглазить бы, снова сын? А ведь хотели дочку!

Вот и площадь. Народ, что сошел с корабля, уже давно разошелся, разъехался. Голубая машина моего приятеля ждала нас.

Захра-ханум будто впервые видела наш город, разглядывала мчавшиеся навстречу дома, улицы, прохожих. Широко раскрытые глаза были чем-то удивлены.

Перед тем как пойти встречать Захру-ханум, я заглянул в ее комнату: окно блестело своими стеклами, ветер развевал белые занавески. В большом медном казане варился рис. Сварится, пропустят через дуршлаг, положат в казан масло, насыплют промытый рис — пусть дойдет. На расписном тяжелом подносе будет горкой выситься шафранный плов. Герои древних легенд глядели на меня с настенного ковра. Скатерть была постлана на столе. Принарядившись, комната ждала хозяйку.

Машина выехала на нашу улицу, остановилась у нашего дома.

Жена дяди моей бабушки с трудом вышла из машины, ступила на тротуар. Опершись рукой на каменную, оспенную от дождя и ветра стену нашего дома, она медленно опустила седую голову, что-то шепча трясущимися губами…

Я вспомнил ее слова: «По тебе я соскучилась…»

Черная спина* Пер. М. Давыдова

Здесь похоронены ее отец, мать, родные.

Десять дней назад принесли сюда и мужа. Была ласковая пора ранней весны. Когда шли сюда, на кладбище, солнце грело лица, ветер подталкивал в спины. Когда возвращались, ветер свежил лица, а солнце не согревало спины — оно уже зашло.

Она вспомнила слова поэта: «Начался листопад моего поколения…» Почему вспомнила? Ранняя листва и листопад?.. Где весна, где листопад? Теперь она часто будет приходить сюда.

Сегодня хотели с нею прийти и дочери, но она не разрешила, — захотелось побыть одной, как в прошлый раз.

Выдаст дочерей замуж, будет помогать им. Родятся внуки, будет заботиться о них. Все это так, но все же как примириться с потерей, свыкнуться с ней?

Весеннее солнце печет все жарче. Ветра нет. Мимо мчатся машины. У живых много дел, спешат, навестив могилы, отдав долг, этими же машинами вернуться назад, к своим заботам.

Город вырос. Особенно в Нагорной части. Здесь заложен равный городу город. Когда поднимаешься, кажется, будто идешь по чужим, незнакомым местам. Но стоит задержать шаг и оглянуться, как увидишь серп бухты, синее море, Девичью башню, короноглавый Дом правительства, дышащие заводские трубы, похожие отсюда на спички, и поймешь, что ошибаешься, почувствуешь, что это — родной город. Как часто она теперь будет видеть открывающуюся ей отсюда гигантскую панораму, раскинувшуюся под ногами. Будет видеть уже одна, без него…

Тридцать лет она чувствовала плечо мужа. Он был ей опорой, она была ему поддержкой. Разве тридцать лет много? Есть люди, которые проходят плечом к плечу полвека и даже семьдесят пять лет. Однажды в вечерней газете муж за чаем прочел о супругах, отметивших столетний юбилей.

«Молодцы! — невольно вырвалось у мужа. Он отложил газету и, помешивая ложечкой чай, улыбаясь, спросил: — Как думаешь, мы с тобой проживем столько? — спросил и сам же ответил: — Если перешагнем полсотни, проскочим семьдесят пять, а там достигнем и века!»