Угличское дело - [28]

— Нагие на моих людей, а значит на меня поклеп возводят. Ничего. Я панцирем оброс от людской неправоты. А тем временем душа малая загублена, и кровь царская вопиет. Прошу, государь. Милостью твоей я в дела государевы посвящен, но от этого, прошу, уволь. Дума решит, а я любой приговор приму со смирением.

Закончив, Годунов с достоинством сел.

Поднялся Шуйский.

— Дозволь, государь.

Федор кивнул.

— Говори, князь Василий.

— Нужно посольство в Углич направить. Все основательно разузнать.

— Правильно!

Годунов поморщился. Опять этот червяк вертлявый.

— Пусть князь Василий во главе посольства встанет. Он правителя не пощадит, если Нагие правду пишут.

— Так тому и быть. — воскликнул царь. — Борису бояться нечего и мне тоже. Князь Василий принимай на себя эту ношу. Будь справедлив и не потворствуй лжи…

* * *

В тафье по-домашнему сидел Борис Годунов. Между столбиками денег на столе бумага с неряшливыми записками. Перед столом, диво дивное, тот самый боярин, который больше всех кричал против правителя. Годунов двинул к нему два столбика монет.

— Тебе, Иван Семенов. Крепко ты на меня сегодня лаялся.

— Виноват, благодетель.

— Ничего, ничего.

Годунов добавил еще постолбика.

— Чтобы и дальше мы с тобой в мире и согласии жили.

После того как остались одни правитель сказал Пеху.

— А это тебе.

Он показал на два туго набитых мешочка.

— Надо в московских концах раздать. Пусть рассказывают, что царевича черная болезнь погубила. И еще. В Углич нужно будет вернуться. За Шуйским присмотреть. Кабы не разыгрался наш князь на воле.

* * *

Ранним-ранним утром, пока никто не видит, Устинья, накинув на голову платок, вышла из дома попа Огурца. В руке держала деревянное ведро. Вошла в темный со щелястыми стенами хлев. Призывно замычала корова Зорька. Тут же неподалеку важно жевала траву верблюдица Васька. Устинья ласково погладила трогательную русскую буренку.

— Зорюшка, зорюшка. Соскучилась? Сейчас. Я тебе пособлю.

Устинья поставила ведро и огляделась.

— А где же скамейка.

И тут она услышала голос, идущий откуда-то из-под Васьки. Знакомый голос казака Рыбки.

— Чекай, сестра… Зараз я… трохи осталось.

Удобно устроившись на скамейке, Рыбка умело доил свою верблюдицу. Тугие струи глухо с каменным стуком падали в ведро.

— Вот так так. — сказалаУстинья. — Казак Ваську доит.

— Чео на свете не бывает. Тебе ли не знать. А тут и дива никакого нет. Особенно, если Васька… Василиса Абдулаевна.

— А верблюжонок где?

— Потеряли верблюжонка. На Белой реке. А природа видишь, как будто и не верит.

— И правда Василиса Абдулаевна. — попыталась погладить верблюдицу Устинья. — Гонору как у новгородской посадницы.

* * *

В опустевшем утреннем Угличе редкие прохожие жались к глухим бревенчатым забором. Необычайно тихо. А ведь вчера все было. И у Троицких ворот у полузасыпанного рва жена Битяговского и Волохова точно знали. Все было и ничего уже не изменишь.

— Похоронить дайте. — молила жена дьяка вооруженных холопов Нагих. — Что им как собакам бездомным здесь гнить?

— Приказу нет, тетка. Приказ будет всех забирай или сама рядом ложись.

— Пустите хоть поглядеть.

— А что там глядеть. Лежат и лежат.

Жена дьяка и Волохова встали на краю неглубокой ямы, и внезапно Битяговская бросилась вниз и упала на обезображенное тело своего мужа.

* * *

В покоях своих Михаил Нагой кормил умытого и начищенного Андрюшку Молчанова.

— Не быть тебе старцем святым, Андрюха. Всего два дня на хлебе и воде, а жрешь так словно два месяца в голодухе.

— А я и не рвусь. — отвечал с набитым ртом помяс. — Нет у меня такого склонения.

Втолковывал Нагой.

— Царевича нужно в лучшем виде представить. Лежать ему долго придется. Когда из Москвы посольство придет.

— Есть нужные травки. Если царица дозвол даст Все таки дите ее резать…

Нагой не выдержал. Влепил Молчанову со всего размаха в скулу. Вместе с чашками и тарелками полетел Андрюха вниз. Нагой не отставал и бил незадачливого колдуна мягкими сапогами.

— Как о царе говоришь? Как?

Андрюха скулил, изворачивался, кость мозговую изо рта не выпускал. Когда доведется еще попробовать?

* * *

Нагой втолкнул помяса в большой покой угличского дворца, где была установлена домовина с телом царевича. У домовины на приставном стульчике сидела царица Мария. Нагой толкает Молчанова в плечи.

— Нужно так сделать, чтобы тлен его как можно далее не взял и… Сестра?

— Не пойду… мой сын.

— Гляди. Это.

Михаил указал на рану пересекшую горло.

— Горло ему надо сильнее взрезать. Чтобы ни у кого сомнения не осталось.

* * *

Недалеко от Углича сидел Рыбка на берегу у самого края воды. Мечтательно смотрел на воду и вдруг резко поднялся. Сорвал одежду. Грудь и живот прикрывал широченный крест из железных толстых полосок. От пупа до самого горла. Рыбка решительно взмахнул руками и побежал вперед. У самого края внезапно остановился и опустил большой палец ноги в воду. Потом закричал выдернул палец из воды и побежал назад к одежде. Мимо одевающегося Рыбки, Каракут направил лошадь в реку. Потом спросил.

— Как Волга матушка?

— Жуть как холодна, бессердечница. Что делать будем, Федор? Ехать пора.

— Казну спрятали. Можно и повременить.

— Что нам здесь?

— Дьяка убили. С царевичем неясно, что произошло.