Угличское дело - [25]
— Так мы так… Только поглядеть.
— Закрывай крышку. — Рыбка прошел вперед. Темка оказался у него за спиной и вопросительно бросил.
— Дед?
— Что, дед… С бочкой этой справишься… Так далее мы с батькой пособим. А нет… Таки да. Видим печать царскую… Не замай.
Рыбка ожидать не стал, пока парень дурковать начнет и топориком замашет. В сумке на поясе у него торбочка была со жгучим перцем. Хватанул щепотку и швырнул парню в глаза. Тот выронил топор, стал тереть глаза и ругаться. Дед всплеснул руками и вздохнул обиженно.
— Что ж тут скажешь? Ничего не скажешь. Прямо просветление какое-то. Хватай, Ефремка, чадунюшку.
Отец и дед подхватили парня и выволокли его прочь. На их место уже спешили другие. Пришлось Рыбке подранить нескольких, пока Каракут сгружал мягкую рухлядь в кожаные мешки. Задами вышли, обвешанные мешками на кривую улицу перед Незрячими воротами. Оттуда был прямой путь из города. По тихой улице они пошли туда, где между сторожевыми башнями крутилось полуденное солнце.
Часть 5
Вечером того страшного дня Нагие собрались за столом с неубранным обедом. Михаил мучился хмельной головной болью. Запивал ее вином из серебряного мрачного кубка. Афанасий нервно сглаживал пальцами край стола. На удивление царица Мария была спокойна и, может быть, равнодушна. Ни слезинки, но и ни кровинки в покойном белом лице. Михаил, наконец, оставил кубок и начал.
— А что делать, то и делать. В Москву писать.
Афанасий криво усмехнулся.
— Что писать? Как государевых людей порубили?
— Правду, братец. Как Волохова во дворе видели. Как Битяговский с ножиком шел. Много кто его видал.
— Много кто видал, что он с земли его подобрал, когда на дворе появился. Мыслю, не простит Борис погрома, если не докажем, что Битяговского это дело.
— Не веришь? — посмотрел на брата Михаил. Увидел в глазах сомнение.
— Жильцы, что с ним игрались… Говорят, что падучая опять на него напала.
— Мыслимое ли это дело. Падучая зарезать не может. — в гневе Михаил сбросил со стола кубок. По полу растеклась вишневая клякса. После этого зазвучал решительный и собранный голос Марии.
— Тихо… Что бабы. На Москву писать надобно. Но не правителю, а царю и патриарху. Пусть они первыми узнают.
— Да что писать-то будем? — не понимал Афанасий.
— Правду.
— Какую правду? Их тут всего на первый взгляд уже две.
Царица Мария сказала.
— Ту которая нас от пострига или казни спасет. Сын мой мертв. Сын. Все на нем счастье семьи держалось. За него страдания принимала. Теперь пусто все… Пусто..
— Не пусто, сестра… Семья осталась. Ее спасать надо. Вьюнами виться.
— Зачем? Чего ради?
Михаил посмотрел на Афанасия.
— Чтобы под копытами не лежать во прахе.
Ночь. Дорога из Углича в Москву. Узкая и петляющая в темно-синих берегах русского леса. Настороженно прислушивался Пех. Пытался различить в колеблющейся тишине нужные ему звуки. Наконец услышал. Натянул тонкую цепь, привязанную к дереву на противоположной стороне дороги. Когда из-за крутого поворота выскочил всадник, Пех стоял к нему спиной. Сначала услышал жалобное ржание, удар и выматывающий плач раненого животного. Пех вышел на дорогу. Подошел к темному телу гонца. Его шея была неестественно вывернута. Пех обрезал лямку походной сумки. Вытащил оттуда свиток. Положил за пазуху. Прежде чем удалиться, дорезал несчастную раненую лошадь.
У Фроловских ворот московского кремля Пех оказался на самом краю еще заспанного, закутавшегося в серое одеяло из холодных облаков, ленивого утра. Дорогу ему преградила рогатка и несколько стрельцов.
— Открывай. К правителю. Срочное донесение. — приказал Пех.
Один из стрельцов замотал непокрытой кудлатой башкой.
— Не можно. Через Портомойную башню теперь вход с первой до третьей стражи.
Пех развернулся и поскакал вдоль зубчатой кремлевской стены. У Портомойной башни его ждали та же рогатка и почти такой же стрелец.
— Снимай рогатку.
Стрелец покачал головой.
— С третьей до первой стражи через Фроловскую башню. Здесь нельзя.
— Снимай живей! Засеку.
— Приказ правителя. — заскучал стрелец.
— Я тебя живей засеку. Снимай, кому говорю.
— Расчепушился, пристав. А у мне все одно. Голова одна. Не пущу. Секи.
С проклятьем Пех развернулся, а стрелец бросил вслед.
— Нет чтоб по-людски… Что ж я не пустил бы… А то засеку. Вот тебе.
Стрелец сложил увесистую тяжелую дулю.
— Приказ есть так сполняй, коли по людски не хочешь.
Правитель как будто и не спал вовсе. Принял Пеха в потайной комнате в полном облачении. Пока читал добытый свиток, лицо его мрачнело. Наконец поднял глаза на Пеха.
— Читал?
Пех с трудом, но сделал удивленное лицо.
— Послание царю и патриарху?
— Чего же мне тогда привез?… — спросил на лету Годунов, а продумав, добавил. — За Битяговского..
Правитель зло щелкнул пальцами.
— Один дьяк больше стоил чем все эти золоченые блохи из рода Гедимина. Ты был там?
Пех склонил голову. Правитель подошел ближе, посмотрел пристально в глаза черного пристава.
— Чего же ты? Рассказывай. Рассказывай.
После разговора с Пехом, правитель пошел советоваться с женой. Мария напряженно читала грамоту из Углича. Наконец опустила руку вниз.
— Беда какая, Борис.
— Делать что теперь.
Сетевая «Шестерочка». Час до закрытия магазина и человеческой цивилизации. Простые русские люди встают на защиту философии Шопенгауэра, Крымского моста, святой пятницы и маринованного хрустящего огурца на мельхиоровой вилке. Все человечество в опасности или…
Один из романов о приключениях геолога Егора Бекетова. Время действия: лютые 90-е. Читать только тем, кто любит О'Генри, Ильфа и Петрова и Автостопом по галактике до кучи. А больше никому! Слышите гражданин Никому. Я персонально к вам обращаюсь. Всем остальным приятного чтения.
Три главных С. Сказочно. Смешно. Сингулярно. А в принципе разбирайтесь сами. Приятного.
Допетровской край Российской Федерации. Наше время. Бессменно бессмертный мэр Гузкин Семён Маркович идёт на очередные выборы. Его главный конкурент Крымненашев Зинаида Зинаидыч. Да будет схватка. И живые позавидуют мертвым! Короче про любовь! Содержит нецензурную брань.
Рассказ "Пари виконта" (The Vicomte's Wager) впервые был опубликован в журнале “Хармсворт” (Harmsworth Magazine) в сентябре 1899 года.Приметы времени действия – шпаги, луидоры (впервые выпущены в 1640 году во времена Людовика XIII), королевские приёмы в Лувре...
Интербеллум – это период с 1918 по 1939 годы, когда человечество, выйдя из одной глобальной бойни, не просто не учло ошибок прошлого, но приложило максимум усилий, для того, чтобы войти во вторую, еще более масштабную и страшную войну. Эта книга рассказывает о том, как самые разные страны, и даже целые континенты неотвратимо катились к величайшей катастрофе XX века. О том, как амбиции, жажда экспансии, желание сделать лучше и гордыня, граничащая с откровенной глупостью, привели к жуткой всемирной катастрофе.
866 год. На побережье Северной Англии высаживаются викинги и сжигают дотла деревню, одновременно спасая молодого человека, которого в этот день ждала смертная казнь. Его захватчики освобождают, нарекают Рольфом, и он становится их проводником в землях вокруг, так как ненавидит местных жителей сильнее многих. Воины с севера приплыли сюда не грабить и не воевать. Они приплыли мстить и не уйдут просто так. Их миссия перерастает в полномасштабное вторжение, но и сам Рольф таит немало секретов, которыми не хотел бы делиться с новыми союзниками.
Книга Рипеллино – это не путеводитель, но эссе-поэма, посвященная великому и прекрасному городу. Вместе с автором мы блуждаем по мрачным лабиринтам Праги и по страницам книг чешскоязычных и немецкоязычных писателей и поэтов, заглядывая в дома пражского гетто и Златой улички, в кабачки и пивные, в любимые злачные места Ярослава Гашека. Мы встречаем на ее улицах персонажей произведений Аполлинера и Витезслава Незвала, саламандр Карела Чапека, придворных алхимиков и астрологов времен Рудольфа II, святых Карлова моста.
Лорд Пальмур, аристократ-востоковед и по совместительству агент британской разведки, становится первым европейцем, проникшим в таинственный Кафиристан — горную страну, созданную потомками древних бактриан. В небольшом и не переиздававшемся с 1928 г. романе советского писателя и дипломата Н. Равича экзотика, эротика и фантастический вымысел сочетаются с «Большой игрой» в Центральной Азии и описаниями войны в Бухаре.
В книгу литератора, этнографа, фольклориста и историка С. В. Фарфоровского, расстрелянного в 1938 г. «доблестными чекистами», вошли две повести о первобытных людях — «Ладожские охотники» и «Ледниковый человек». В издание также включен цикл «Из дневника этнографа» («В степи», «Чеченские этюды», «Фольклор калмыков»), некоторые собранные Фарфоровским кавказские легенды и очерки «Шахсей-вахсей» и «Таинственные секты».