Уезжают навсегда - [8]

Я долго думал, что время мое придет. Я думал, что дом — это там, где кот. Я думал, что дом — это там, где друзья и свет. Я думал, что дом — это там, где тепло, но нет».

Человек идет, как камень идет ко дну, и ложится в могилу, думая: «Я усну. Ну теперь-то я дома, зароюсь в мягкую тьму», но он ждет и ждет, а сон не приходит к нему.

И покой недоступен, и сон никогда не дан. Он встает, и идет туда, где плещется океан. И океан смыкается над его головой. И человек говорит: «Я пришел домой». И цветные рыбы плывут под его рукой.

«Это — мое «люблю», — говорит человек, — это мое «домой». И дыра в его сердце омыта морской водой. И любовь его больше земли и небес, и его «домой» наконец-то здесь. И друзья, и город, и кот наконец-то здесь. «Я искал тебя, — думает он, — столько дней и лет». И сквозь толщу воды к нему прикасается свет.

мама,

я умираю, мама,

во мне слишком много любви, мама,

она разрывает меня изнутри,

как отраженье, ломающее амальгаму,

чтобы выйти на свет, посмотри,

мама,

эта любовь бьется во мне, как птица,

как птенец, ломающий скорлупу яйца,

я умираю, мама, а она длится,

продолжается без конца.

и ничего больше нет, кроме нее, нет,

и она нарастает во мне, звеня.

свет внутри меня, мама, оглушительный свет,

его слишком много внутри меня.

холодно вокруг меня, мама, зима вокруг,

и внутри меня термоядерное тепло.

обледеневших веток холодный стук,

не повезло тебе с дочкой, не повезло,

мама,

я умру вот так же — зимой,

распятая посреди января,

среди ягод рябины — обледеневшей, сухой,

посреди каленого серебра.

и тогда любовь моя

выйдет наружу, на свет,

и станет горячее звезд и больше планет,

и растопит снег и залежи льда,

и смерти не будет рядом с ней никогда.

прости меня, мама,

ты хотела, чтоб я была хорошей девочкой

и чтобы меня не коснулась беда.

а я лежу на дне лодки, а лодка моя плывет,

а я гляжу в серебристый северный небосвод,

а мне нисколько лет, я песок и камни,

я рыжая глина, я черные влажные корни,

а лодка плывет, и я касаюсь воды руками,

и вода заливается синим и черным.

а лодка плывет на север, к северному сиянию,

а я есть никто, и я есть любовь, не более и не менее,

и руны легли перевернуты, мол, не смотри заранее,

поскольку отныне ты заслужила прощение,

поскольку кто истинно любит, более неподвластен

никакому року, никакому предначертанию, поскольку кто любит, тот выше смерти и страсти,

того не собьют повороты и травы дурманные,

поскольку кто любит, тот более не течение,

тот лодка, и берега, и небесный ветер,

и вот эта вода, глубокая, темная, пенная,

и еще человек, у которого взгляд светел.

лодка моя плывет, и я человек, и сосна, и камень,

я плыву на северо-запад, и у запада рот оскален,

и вокруг происходит вода и небо, и течет сквозь меня свет,

какой есть любовь и вечность, какому нисколько лет.

Тяжелее всего — по утрам за плечи,

вытаскивать себя изо сна в смерть,

напоминая: дальше не будет легче,

но планов много, и надо успеть.

Половина меня смеется и собирается,

раздает шмотье, собирается на войну,

Я такая скотина, что везде прорывается

думала, что сдохну, но еще протяну.

Половина меня во тьме, за гранью,

половина меня мертва, и ей там неплохо,

ну а если в целом, то стою вот, не умираю,

дел по горло от вздоха до вздоха.

Мой любимый обнимает ту меня, что мертва,

говорит со мной, и я слышу его слова,

на изломе мертвого моего плеча —

его мертвая ласковая рука,

я целую его, говорю: забери, мол, меня сейчас,

а он говорит: подожди пока.

Море между нами, огромное море.

Он стоит на дне бесконечного океана,

и над ним колодец света, и в нем проплывают рыбы,

проплывают в бесконечном цветном просторе,

и он смотрит вверх, в этот свет, и светло и странно,

и проходит свет сквозь толщу зеленой глыбы.

Я парю в пустоте, и вокруг меня только это

небольшое окошко, источник света,

в каковой он смотрит, и мы с ним видим друг друга,

и вокруг ничего — ни времени, ни пространства.

Море между нами, и тело его туго,

и огромна его вода, никак не прорваться.

Он стоит на дне океанской бездны, не помня лица,

он глядит наверх, с трудом различая меня.

Но пока я помню о нем — окну не закрыться,

проплывают рыбы, серебриста их чешуя,

свету не прекратиться, не оставить его в темноте.

Мой хороший, я буду держать для тебя окно.

Мой хороший, я буду гореть свечой во тщете,

я не брошу тебя, где нет времени и темно.

Он стоит, и над ним — породившая нас бездна,

Мой хороший, я изгрызу караваи железны,

мой хороший, я стану пламенем — ярче солнца,

мой хороший, гляди наверх, и все обойдется,

я не брошу тебя в бесконечном твоем просторе.

Мой хороший, клянусь, я высушу это море.

Остается для меня радостью,

жизнью, маяком впереди, обнимает меня сзади, когда я сплю,

свернувшись калачиком, прижимая его штык-нож к груди,

и все так же слов не хватает, чтобы высказать, как люблю:

это как рассвет над соснами, видный с высоких гор,

это как над камнями течет прозрачный ручей.

Смерть ничего не значит, ничтожен ее приговор.

Я поворачиваюсь и засыпаю у него на плече.

Я всегда засыпаю у него на плече.

Не очень хороший человек,

вот прямо скажем, не очень хороший,

трусоватый, не слишком добрый, не всегда сильный

ну и все такое прочее

(в целом, обычные человеческие слабости,