Уэйкфилд - [18]

Шрифт
Интервал

Если хотите почитать настоящую фикцию про Моргана, обратитесь к его авторизованной биографии. (Смех.)

Вопрос из зала. Вы сказали, что пишете каждый день. Откройте нам секрет, над чем вы сейчас работаете. И еще: что из написанного ранее вам особенно нравится?

Э. Л. Д. Открываю. Сейчас я пишу очередной великий роман. (Смех.) Вероятно, вы хотите узнать, что из написанного мною стоит прочесть. Понимаю. К чему тратить время, искать самому? Что ж, возьмите «Добро пожаловать в тяжелые времена». Хотя нет, не стоит. «Книга Дэниэла» — интересная вещь, но мрачноватая и сложная, к тому же там использованы постмодернистские приемы. Забудьте о ней. «Рэгтайм» — пародия на историческую хронику, так что и тут не советую. Вообще, боюсь, все эти романы не для вас. (Смех.)

<…>

Вопрос из зала. Я прочла ваш рассказ в журнале «Нью-Йоркер» — не помню названия… о человеке, который прячется в своем гараже.

Э. Л. Д. Рассказ называется «Уэйкфилд».

Из зала. Да, «Уэйкфилд». Как вам удалось написать такой рассказ во время работы над романом? Или вы взяли таймаут?

Э. Л. Д. Иногда полезно ненадолго отвлечься от романа и написать что-то, совершенно с ним не связанное. Должен вам сказать, что рассказ с таким же названием есть у Натаниеля Готорна. Там идет речь о живущем в Лондоне XVIII века англичанине, который однажды, как обычно простившись утром с женой, уходит из дома и возвращается спустя двадцать лет. Все эти годы он прячется по соседству. В рассказе Готорна есть такая фраза: «Дадим же возможность читателю самому поразмыслить над этим умопомешательством». И я решил: отлично, вот этим я и займусь. Так что «Уэйкфилд» — это мое толкование готорновской истории.

<…>

Вопрос из зала. Вы писали о разных периодах… А какие моменты в американской истории наиболее близки лично вам, с какими воспоминаниями вы не расстаетесь?

Э. Л. Д. Я помню, где находился во время убийства Джона Кеннеди — в офисе на Мэдисон-авеню. С детства помню, что, когда умер Франклин Рузвельт, все вокруг плакали, взрослые плакали, и я тоже заплакал. Помню, как все радовались, когда закончилась война, Вторая мировая. Как все нервничали, когда Хрущев отправил ракеты на Кубу: кошмарные были дни, все действительно боялись, что русские сбросят на нас атомные бомбы. Но для меня это просто эпизоды из жизни, я не воспринимаю их как события исторические. Наверно, для молодежи, людей, которые появились на свет пятнадцать лет назад, для моих внуков это уже история, для меня же — нет. <…> Любопытно, что сейчас некоторые историки берутся за сочинительство. Устный рассказ — самая древняя система передачи известных человечеству знаний. Сказители Бронзового века, такие как Гомер или авторы Ветхого Завета, творили в рамках этой системы, поскольку никакой другой тогда просто не существовало. Им науку заменяло религиозное озарение. В отличие от нас, они не разделяли функции языка — это у нас все разложено по полочкам: язык науки — одно, религии — другое, повседневного общения — третье, поэзии — четвертое и так далее. Люди Бронзового века классификацией не занимались, для них подобных различий не существовало, поэтому они могли, передавая информацию для обучения молодежи, соединять зримое и незримое, прошлое и настоящее и дозировать страдания так, чтобы легче было переносить тяготы жизни. Сам акт устного повествования означал, что все рассказанное — правда. Но потом пошло: эпоха Просвещения, Галилей, Фрэнсис Бэкон, который заявил: «Самое лучшее из доказательств есть опыт»… Тогда-то устный жанр и утратил авторитет. А сейчас только малые дети верят, что все, что им рассказывают, правда. Дети и еще фундаменталисты. (Смех.) Но человеческий мозг все еще восприимчив к рассказам. Доказательство тому — ученые социологи, психологи и антропологи, оккупировавшие область художественной литературы. Взять хотя бы Фрейда с его замечательными описаниями случаев из практики или социологов с нарисованными ими весьма субъективными этническими портретами. Все они перекочевали на нашу, писательскую, территорию и оттеснили нас словно бы в резервацию. Я прекрасно помню, что остро это ощущал, когда писал «Рэгтайм». В то время в мире доминировал эмпирический метод познания, и я сказал себе: «Ладно, если читатели жаждут фактов, они их получат. Я предъявлю им такие факты, от которых у них глаза на лоб полезут».

А. В. Тем не менее, искусство рассказа все еще живо и эффективно, и подтверждение тому — ваши собственные произведения. Благодарю вас. Спасибо всем участникам беседы. До следующих встреч.

Шарж Дэвида Левина

Еще от автора Эдгар Лоуренс Доктороу
Билли Батгейт

Эдгар Лоренс Доктороу (р. 1931) - американский писатель, лауреат нескольких литературных премий. Роман "Билли Батгейт" - одно из самых ярких произведений Доктороу.Америка времен "сухого закона"... По неосвещенным улицам проносятся грузовики, везущие на подпольные склады нелегальное виски. В ночных клубах бурлит жизнь, призрачная доступность всех земных благ заставляет людей идти на любые безумства.Банда Голландца Шульца держит в страхе законопослушных граждан и самых отпетых бандитов - слухи о ее жестокости слетают со страниц "желтой" прессы каждый день.


Жизнь поэтов

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рэгтайм

«Рэгтайм» — пожалуй, самое известное произведение Эдгара Л. Доктороу. Остроумный, увлекательный и в то же время глубокий ретророман, описывающий становление американской нации. Был экранизирован Милошем Форманом, на Бродвее по мотивам романа поставлен мюзикл. Перевод, сделанный Василием Аксеновым, в свое время стал литературной сенсацией.


Клоака

Действие нового романа Э. Л. Доктороу происходит в конце 60-х годов прошлого века. В книге переплетаются история и вымысел, проза жизни и зловещие загадки, философские рассуждения и реалистическое описание язв развивающегося капиталистического общества.


Град Божий

Перед вами - новый роман Эдгара Л. Доктороу. Роман, жанр которого определить практически невозможно. Интеллектуальный детектив? Современная нью-йоркская легенда? Притча о поиске Бога и смысла бытия? Или - нечто большее? Пусть каждый читатель решит это для себя сам!


Гомер и Лэнгли

Роман «Гомер и Лэнгли» — своего рода литературный эксперимент. У героев романа — братьев Гомера и Лэнгли — были реальные прототипы: братья Кольеры, чья история в свое время наделала в Америке много шума. Братья добровольно отказались от благ цивилизации, сделались добровольными затворниками и превратили собственный дом в свалку — их патологическим пристрастием стал сбор мусора.Казалось бы, это история для бульварных СМИ. Но Доктороу, которого, по его словам, эта история заинтересовала еще когда он был подростком, удалось сделать из нее роман о любви — любви двух братьев, которым никто не нужен, кроме друг друга, и которые были столь напуганы окружающей действительностью, всеми ужасами XX века, что не захотели жить в «большом мире», выстроив собственный мир, где не было места чужим.


Рекомендуем почитать
Тельняшка математика

Игорь Дуэль — известный писатель и бывалый моряк. Прошел три океана, работал матросом, первым помощником капитана. И за те же годы — выпустил шестнадцать книг, работал в «Новом мире»… Конечно, вспоминается замечательный прозаик-мореход Виктор Конецкий с его корабельными байками. Но у Игоря Дуэля свой опыт и свой фарватер в литературе. Герой романа «Тельняшка математика» — талантливый ученый Юрий Булавин — стремится «жить не по лжи». Но реальность постоянно старается заставить его изменить этому принципу. Во время работы Юрия в научном институте его идею присваивает высокопоставленный делец от науки.


Anticasual. Уволена, блин

Ну вот, одна в большом городе… За что боролись? Страшно, одиноко, но почему-то и весело одновременно. Только в таком состоянии может прийти бредовая мысль об открытии ресторана. Нет ни денег, ни опыта, ни связей, зато много веселых друзей, перекочевавших из прошлой жизни. Так неоднозначно и идем к неожиданно придуманной цели. Да, и еще срочно нужен кто-то рядом — для симметрии, гармонии и простых человеческих радостей. Да не абы кто, а тот самый — единственный и навсегда! Круто бы еще стать известным журналистом, например.


Том 3. Крылья ужаса. Мир и хохот. Рассказы

Юрий Мамлеев — родоначальник жанра метафизического реализма, основатель литературно-философской школы. Сверхзадача метафизика — раскрытие внутренних бездн, которые таятся в душе человека. Самое афористичное определение прозы Мамлеева — Литература конца света. Жизнь довольно кошмарна: она коротка… Настоящая литература обладает эффектом катарсиса — который безусловен в прозе Юрия Мамлеева — ее исход таинственное очищение, даже если жизнь описана в ней как грязь. Главная цель писателя — сохранить или разбудить духовное начало в человеке, осознав существование великой метафизической тайны Бытия. В 3-й том Собрания сочинений включены романы «Крылья ужаса», «Мир и хохот», а также циклы рассказов.


Охотники за новостями

…22 декабря проспект Руставели перекрыла бронетехника. Заправочный пункт устроили у Оперного театра, что подчёркивало драматизм ситуации и напоминало о том, что Грузия поющая страна. Бронемашины выглядели бутафорией к какой-нибудь современной постановке Верди. Казалось, люк переднего танка вот-вот откинется, оттуда вылезет Дон Карлос и запоёт. Танки пыхтели, разбивали асфальт, медленно продвигаясь, брали в кольцо Дом правительства. Над кафе «Воды Лагидзе» билось полотнище с красным крестом…


Оттепель не наступит

Холодная, ледяная Земля будущего. Климатическая катастрофа заставила людей забыть о делении на расы и народы, ведь перед ними теперь стояла куда более глобальная задача: выжить любой ценой. Юнона – отпетая мошенница с печальным прошлым, зарабатывающая на жизнь продажей оружия. Филипп – эгоистичный детектив, страстно желающий получить повышение. Агата – младшая сестра Юноны, болезненная девочка, носящая в себе особенный ген и даже не подозревающая об этом… Всё меняется, когда во время непринужденной прогулки Агату дерзко похищают, а Юнону обвиняют в её убийстве. Комментарий Редакции: Однажды система перестанет заигрывать с гуманизмом и изобретет способ самоликвидации.


Месяц смертника

«Отчего-то я уверен, что хоть один человек из ста… если вообще сто человек каким-то образом забредут в этот забытый богом уголок… Так вот, я уверен, что хотя бы один человек из ста непременно задержится на этой странице. И взгляд его не скользнёт лениво и равнодушно по тёмно-серым строчкам на белом фоне страницы, а задержится… Задержится, быть может, лишь на секунду или две на моём сайте, лишь две секунды будет гостем в моём виртуальном доме, но и этого будет достаточно — он прозреет, он очнётся, он обретёт себя, и тогда в глазах его появится тот знакомый мне, лихорадочный, сумасшедший, никакой завесой рассудочности и пошлой, мещанской «нормальности» не скрываемый огонь. Огонь Революции. Я верю в тебя, человек! Верю в ржавые гвозди, вбитые в твою голову.