Наконец Хранид прервал меня.
— Я всё понял!
Подойдя к окну, он распахнул его и открыл ставни. В комнату ворвались предутренний неяркий свет и тёплый сырой воздух. Я услышал щебетание и возню птиц на деревьях.
— Залоговая квитанция с тобой, Семёнов? — вдруг спросил Хранид.
— Со мной! — у меня снова задрожали коленки. «Ну, вот! Начинается…»
Хранид взял от меня квитанцию и вышел из комнаты, но не в кухню, а через другую дверь. Раздался стук отворяемого окна.
Он очень быстро вернулся и молча протянул мне квитанцию. Красными чернилами внизу её было написано, что сумма, выданная закладчику, полностью внесена.
— Но я же не внёс! У меня ещё нет денег! — испуганно бормотал я.
— А я не требую, Семёнов! — тихо сказал Хранид и взял от меня квитанцию. — Теперь пойдём!
Когда мы вышли на кухню, Хранид открыл дверь во двор и снял с гвоздя на стене небольшой ключ.
«Запрёт меня в чулан! — подумал я. — А вдруг Сёмка ещё там!»
На дворе стояли лужи. С крыши капало.
Хранид отпер замок на чулане и распахнул дверь. Сёмки в чулане не было. В ящике, полном птичьих перьев, лежал, свернувшись клубком и прикрыв лапкой морду, Снежок.
— Возьми, Семёнов, своего кота! Деньги отдашь, когда вернёт гимназист! — сказал Хранид, и я впервые увидел на его суровом лице добрую, хорошую улыбку…
Ещё не веря, ещё боясь обрадоваться, я стоял перед раскрытой дверью чулана.
— Бери своего Снежка! Не бойся!
Я осторожно взял Снежка на руки. Он мяукнул и потёрся головой о мою щёку. Бедный пленник ломбарда узнал меня…
— Ступай скорей домой! — сказал почти шёпотом Хранид.
Молча он пошёл к воротам. А я шагал за ним с котом на руках, растерянный и счастливый.
Открыв щеколду, Хранид пропустил меня вперёд и повторил:
— Ступай скорей домой!
— Спасибо, Кронид Иванович! — сдавленным голосом сказал я, и слёзы закапали на белую шёрстку Снежка.
Лицо Хранида было опять сурово и неподвижно, как на портрете.
Калитка закрылась.
Едва я свернул за первый угол, как передо мной, будто из-под земли, появился Сёмка. Всё это время он прятался под деревянными мостками, настланными в этом месте очень высоко. Молча он побежал рядом со мной, с удивлением глядя на Снежка.
— Отдал? И в полицию не заявит? — наконец решился спросить он.
Я кивнул головой. Под моей ладонью билось сердце Снежка.
— А я под мостками рубль нашёл! Закатился туда, должно быть! — Сёмка разжал кулак, и я увидел серебряный рубль.
— Не фальшивый! На зуб пробовал. Ты, Лёша, завтра разменяй на мелкие и в копилку положи, — сказал Сёмка.
Когда мы добрались до дома, уже совсем рассвело. За рекой была видна полоска весенней зари.
На чердачке я шёпотом поведал Сёмке обо всём, что произошло со мной. Сёмке же и рассказывать было почти нечего. Он благополучно вылез из чулана и убежал. Пока лил дождь, он стоял напротив ломбарда, а как только начало светать и гроза пронеслась, спрятался под мостками, где и нашёл рубль. Как приходил и уходил сторож, он видел. Сперва он тоже подумал, что Хранид послал сторожа за городовым, но, проследив за ним, убедился, что тот пошёл к себе домой.
После рассказа Сёмки я понял, что Хранид нарочно отослал сторожа домой, чтобы тот не видел, как я буду уходить из ломбарда.
Я заснул, обнимая Снежка…
Утром я принёс Снежка с чердака и рассказал, что ночью услышал мяуканье на крыше и поймал кота.
Лена до того обрадовалась, что, схватив Снежка за передние лапы, пустилась с ним танцевать. Снежок шипел и вырывался, но сестра продолжала кружить его. В конце концов Снежок до крови расцарапал ей руку.
А бабушка побежала к Сёмкиной хозяйке одолжить чашку молока и, пока Снежок лакал молоко, всё время приговаривала:
— Пей, пей, шатун, пей, бродяжка!
Какими чудесными были и небо, и солнце, и первые листья на деревьях, такие нежные и клейкие, когда я бежал из училища домой! После ночной грозы и ливня дышалось так легко! Всё пережитое ночью мне представлялось чем-то вроде сна, неприятного, тяжёлого кошмара. Счастливая пора детства, когда быстро забываешь всё тяготящее душу!
После обеда я вытряс из копилки железные кружочки и опустил в неё разменянный на двугривенные и гривенники рубль, найденный Сёмкой. Кружочки я закинул на соседний двор. Улика была уничтожена.
Взяв Снежка на руки, я побежал в больницу, ничего никому не сказав: я боялся, что бабушка не позволит нести кота к матери.
Уже издали я увидел, что окно палаты, где лежала мать, открыто. Войдя в палисадник, я тихонько окликнул мать:
— Мама! Это я! — Я посадил Снежка на подоконник, а сам, привстав на цыпочки, заглянул в палату. Того, что произошло, я никогда не забуду!
Одним прыжком Снежок перелетел с подоконника на кровать матери и, издав что-то похожее на стон, положил совсем по-собачьи передние лапки на плечи матери — она полусидела, опираясь на подушки, — и лизнул её в лицо…
Мать вскрикнула от неожиданности, потом заплакала. Заплакал и я…
Клянусь «розой ветров», что всё так и было! Когда меня кто-нибудь уверяет, что кошки, не в пример собакам, привязываются не к людям, а к месту, я не верю.
