Удивительный мир Кэлпурнии Тейт - [28]

Я выудила мой самый лучший кружевной платочек из змеиного ящика комода и протянула кузине.

— Вот. Мне пора собираться в школу. Пойдешь со мной?

— Нет, — шмыгнула она носом. — Я уже получила аттестат.

— Что же ты тогда будешь делать?

— Делать? — полнейшее недоумение. — Что ты имеешь в виду? Буду ждать, пока папа построит новый дом, чтобы туда вернуться.

— А сколько это займет?

— Они сказали, всего пару месяцев.

Хорошо тогда. На полу спать придется «всего пару месяцев»!

Она глядела в никуда и продолжала рыдать.

— Но я не хочу домой возвращаться. Я там такого насмотрелась.

Это уже интереснее.

— Что же ты видела, Агги? — прошептала я.

Тут, призывая нас к завтраку, прозвенел гонг, и она резко вздрогнула.

— Что это?

— Это Виола зовет нас завтракать.

— Тетя Маргарет сказала, что мне можно есть в комнате.

Я не сразу сообразила, что, во-первых, она называет мою маму тетей, а во-вторых, имеет в виду мою комнату.

По дороге в школу меня сопровождали все мои братцы школьного возраста. Каждый норовил разузнать чего-нибудь про кузину.

— Она такая же нюня, как ты? — поинтересовался Ламар. — Или с ней все в порядке?

Я не обратила внимания на оскорбление и ответила:

— Трудно сказать. Она очень расстроена, это уж точно, так что не скажешь, нюня она или нет. Может, она только сейчас такая рохля — грустно ей, сам должен понимать.

— Хорошо отбрила, Кэлли, — поддержал меня Сэм Хьюстон.

— Спасибо, — я была сама скромность. — Мне тоже так кажется.

Казалось, весь город уже знал про Агги. Учительница, мисс Харботтл, тоже принялась расспрашивать меня о кузине, и, когда узнала, что у нее уже есть аттестат, спросила, не возьмется ли она помочь с младшими детишками.

— Не знаю, мисс Харботтл. Она дерганая какая-то, шарахается, словно испуганная лошадь.

— Бедная детка! Может, ей получше станет, если она отвлечется. Я поговорю с твоей мамой, но сначала пусть Агата немного придет в себя.

Пока мы играли в классики на перемене, Лула Гейтс спросила, занимается ли Агги музыкой.

— А тебе-то что? — я скакнула спиной вперед, стараясь, чтобы она не заметила, что я чуть-чуть — ну совсем чуть-чуть — задела меловую черту.

— Здорово было бы поиграть с ней дуэтом.

— Тебе не нравится играть со мной? — обиженно спросила я.

— Да ну тебя, ты все время занята — вечно ходишь с дедушкой подглядывать за жизнью насекомых, жаб или другой какой гадости.

Надо признаться, в этом есть доля правды. В теории я люблю играть дуэты, но их надо разучивать, а мне, если честно, лень. Но Лула — мой лучший друг и прекрасный музыкант, не то что я. Она заслуживает кого-нибудь получше. Хорошо, я ее позову к нам, когда Агги немного полегчает.

Я вернулась домой и обнаружила, что Альберто втаскивает в мою комнату маленький шкафчик. Я-то думала, это для Агги, но она уже заняла мой большой шкаф, и мне пришлось втиснуть все свои вещи в маленький. По-моему, совершенно несправедливо — у нее же почти нет вещей. Зато есть этот непонятный футляр — и я все еще не знаю, что в нем.

Агги проводила большую часть дня в постели, да еще задернув шторы. Она лениво копалась во всяких вкусностях, которые ей приносили на подносе, так и кажется, что она умирает от страшной болезни.

Что ни скажешь — разражается бесконечным потоком слез.

Когда я ее спросила, почему она плачет, она ответила:

— Просто не могу остановиться. Я бы уже рада перестать плакать. Что со мной происходит? Никогда такой плаксой не была.

— Не волнуйся, Агги. Скоро поправишься. (Конечно, я понятия не имела, когда она поправится, но почувствовала, что надо ее приободрить.) Хочешь, я расчешу тебе волосы?

— Нет. Оставь меня в покое.

И я оставила ее в покое.

Несколько дней спустя мне стало понятно, отчего Агги в такой невероятной тоске. Я проходила мимо гостиной и заметила, что мама с расстроенным видом прячет что-то вроде письма в корзинку для шитья. Виола позвала маму на кухню, и та оставила письмо в корзинке безо всякого присмотра.

Кэлпурния, уговаривала я саму себя, не лезь туда. Это частная переписка.

Я все еще повторяла про себя эти слова, но уже, как карманная воровка, кралась на цыпочках к корзинке, чтобы вытащить письмо. Оно оказалось от матери Агаты из Галвестона.

Дражайшая Маргарет,

посылаю тебе отчет о том, что произошло во время урагана, чтобы ты поняла, какая ужасная опасность нас, по Божьей милости, миновала. Я так боюсь за Агги — вдруг ей никогда не оправиться от этого страшного потрясения.

Маргарет, как я казню себя, что мы не послушались твоего предупреждения, когда ты позвонила! Но Погодное бюро не предсказывало никакой опасности, не било тревогу. А это могло бы спасти наш город. В то утро небо было странного оранжевого оттенка, никогда раньше такого не видела. Еще когда мы с тобой говорили по телефону, небо уже начало темнеть и затягиваться низкими тучами. Через час я выглянула во двор, вода поднялась на несколько дюймов. Представь себе — сотни, нет, тысячи крошечных жаб сидели на всем, что могло плыть. Откуда они взялись? Я позвала Гаса, чтобы он посмотрел на такую странную картину, но он был занят — закрывал ставни окон, выходящих на улицу.

И тут поднялся ветер. К обеду почти все улицы были покрыты коричневой водой высотой в два фута. Все жабы исчезли. Теперь в канавах плавали рыбы, и соседские ребятишки визжали от восторга при виде такого чуда. К двум часам мы стали замечать в потоке воды обломки деревьев — их смыло с берега. К трем часам мы вышли на крыльцо и — о, ужас — увидали, как вода за считанные секунды поднимается почти к самой входной двери. Мы уже не могли стоять на крыльце. Еще минута, и доктор Прицкер перешел — вернее, переплыл — улицу. Он жил в одноэтажном доме, у которого уже снесло ветром почти всю крышу. Мы его впустили и все вместе сгрудились в гостиной. Еще через несколько минут к нам присоединился мистер Александер с семейством. Они наши ближайшие соседи. Мистер Александер обвязал жену и трех детей бельевой веревкой и сам обвязался ею вокруг пояса. Мы их вытащили, когда они уже чуть не утонули — такие поднялись волны и столько всего плавало в воде: хозяйственные предметы, мебель и все такое прочее. К четырем часам мы заметили первую утонувшую лошадь, потом их было немало.