Удивительный хамелеон (Рассказы) - [35]

Марика привыкла к такой реакции. Многим, казалось, с трудом верилось, что она добровольно оставила выгодную карьеру модели, чтобы самой стать фотографом, имея в качестве начального капитала лишь деньги, накопленные за годы работы во Франции. Большинству обычно хотелось услышать истории о том, какая это была жизнь: ужасная, великолепная, одурманенная кайфом, суровая, легкомысленная. Использовали тебя или ты сама командовала другими? Об этом хотелось узнать всем.

Но нельзя предлагать себя другим, как разменную монету. Всем не обязательно знать, из какой трясины ты себя вытащила. На свете слишком много тех, кто с удовольствием бередит чужие раны, поскольку собственные причиняют им слишком сильную боль.

Такие люди любят повторять: «Ей здорово повезло в жизни, но в глазах у нее столько печали».

«Господи, дай им зеркало, мягкую игрушку и боксерскую грушу».

Но девочке она сказала только:

— В жизни все зависит от того, что ты за человек. Но такую жизнь, как была у меня, долго не вынесешь. По крайней мере, если с самого начала не особо веришь в себя.

Она заметила, что девочка немножко оттаяла, когда услышала о вере в себя. «Девочка»… Впрочем, сколько ей может быть лет? Почему она называет ее про себя «девочка»? Ей наверняка уже больше двадцати.

Другой фотографией, вызвавшей у Мю неподдельный интерес, был портрет мужчины.

— Какой классный, — сказала Мю. — Кто это?

— Это мой… — Марика запнулась, она никогда не знала, как обозначить Педера. — Это Педер, — сказала она. — Мой самый лучший друг.

— Ясно, значит, просто приятель, — сказала Мю.

— Да нет, — беспомощно ответила Марика.

— Ага, значит, это твой парень, — решила Мю. И, увидев смущенное лицо Марики, добавила: — Он что, женат на другой? — В голосе звучало участие.

— Нет, что ты, — сказала Марика. — У него нет другой.

— Вы живете вместе?

— Нет, — ответила Марика. — Он на месяц уехал в Данию, снимает фильм.

— На месяц! — воскликнула Мю. — Представляю, как ты по нему скучаешь.

Марика чувствовала себя так, словно ее намалевали в углу краской романтичного розового цвета, из большой жестянки. Чтобы вырваться из этого образа, она должна была совершить остроумный словесный прыжок самурая, но у нее не было желания играть в такую игру с Мю, которую она едва знала.

Поэтому она просто прошла через комнату и, достав три последние фотографии с тюльпанами, подозвала Мю и попросила сказать, что она о них думает.

— Очень странно, — сказала она девочке, чтобы завоевать ее доверие. Когда я была маленькой, я боялась цветов. Теперь я люблю их.

Мю засмеялась:

— Разве можно бояться цветов?

— Особенно тех, что стояли в вазах, — пояснила Марика.

— Ты хочешь сказать, тебя пугало то, что их срезали? — спросила Мю с откровенным удивлением перед такой чрезмерной чувствительностью Марики.

— Нет, — ответила Марика. — Меня пугало, что они такие красивые, а умирают очень быстро. Но теперь я безумно люблю фотографировать увядшие цветы, — с гордостью добавила она.

— Да, таким образом ты уберегаешь их от смерти, — бросила Мю мимоходом, бегло взглянув на фотографии. Затем, вернувшись на прежнее место, уселась на диван и снова мрачно погрузилась в себя — Марика не знала, что бы еще придумать.

— Пойду поставлю какую-нибудь музыку, — сказала она.

* * *

Марика рассматривала контрольные отпечатки с пленок, на которых была заснята Мю. Она была в смятении.

Позировать оказалось для Мю делом трудным, ей сложно было смотреть в камеру. Что такое, собственно, застенчивость, в особенности у взрослого человека? Неужели и впрямь настоящее целомудрие? Или это страх перед тем, что люди поймают в твоих глазах проблеск чего-то, что ты скрываешь, ненависти, злобы или плотоядного вожделения?

— Думай о чем-нибудь приятном, — сказала тогда Марика.

И тут Мю просто-напросто расплакалась.

А затем наружу вышла вся история; самая обыкновенная история о женатом мужчине и его любовнице. Телефонные звонки к нему на работу. Невыполненные обещания. Ожидание в маленькой квартирке, куда доносится ругань соседей сверху. А теперь он просто скрывается от нее. Если она спрашивает его на работе, он никогда не перезванивает. Мю звонила даже ему домой, но там всегда подходит либо его жена, либо ребенок, либо включается автоответчик. Наверное, он обзавелся отдельным телефоном с засекреченным номером.

— Но я знаю, это все потому, что он боится, — сказала Мю. — Я разбудила в нем что-то такое, что угрожает привычному, спокойному ходу его жизни.

«Может, и так, — подумала Марика. — И что из этого? Привычки и спокойствие — мощные союзники. Кому охота предавать их даже ради такой симпатичной террористки, у которой что-то тикает внутри; и трудно сказать что — сердце или взрывное устройство».

Разве только эти привычки и спокойствие давно уже стали для человека тюрьмой, и он нуждается в том, чтобы его вызволили оттуда. Но все-таки вызволять его оттуда не такой оголтелой.

Марика подивилась и устыдилась собственной черствости. Девочке всего двадцать два, и она безнадежно влюблена. И все же было в Мю что-то странное. Ее беспомощность чем-то отталкивала. Так и хотелось как следует встряхнуть ее.