Удивительный год - [3]

— Я думал, писатели необыкновенно живут, — сказал он, когда Анна Ильинична вернулась, неся проверенные листы.

Сказал, чтобы как-то вступить в разговор, потому что не хотел уходить, не поговорив. Ни за что он так не уйдёт!

— Какие писатели? — удивилась она.

— Да хоть бы вы.

— Ах, я? Батюшки мои, ведь верно. Вот он каких писателей имеет в виду!

Она рассмеялась. Глядя — на неё, и он засмеялся, так весело она расхохоталась.

— Да, правда, пишу немного… А вы что же, читали что-нибудь?

— Пока не пришлось.

— Милый вы чудак, Прохор! — улыбнулась она. — А у вас неплохая работа, печатником?

— Очень подходящая даже! Анна Ильинична, а как писатели пишут? Владимир Ильин, к примеру, как пишет?

Вдруг она стала другой, какая-то сдержанность появилась в лице.

— К сожалению, не знаю. Пожалуйста, Проша, спрячьте листы вот так, под куртку, как бы не выпали! Передайте, что всё отлично, скажите Фролу Евсеевичу.

Прошке ужасно не хотелось уходить так скоро от Анны Ильиничны.

— Я отчего спрашиваю, — пряча под куртку листы и нарочно медленно застёгивая пуговицы, рассуждал он. — Книгу печатаешь, знать охота, про что она, как. Мне один знакомый человек объяснил, что в этой книге про Россию вся правда написана. Капитализму прибывает в России, а рабочему народу не лучше.

— Он правильно вам объяснил, — ответила Анна Ильинична с улыбкой.

А Прошке всё больше она нравилась. Хотелось говорить с ней откровенно о чём-то важном и душевном.

— Научная книга «Развитие капитализма», а политическая. Я хоть и мало листов прочитал, а что политическая, это я понял.

— Да? — вопросительно сказала она.

Хотела что-то добавить ещё, но сдержалась.

— Может быть. Может быть. Но не будем обсуждать.

— Ясно. Допечатать надо успеть, пока жандармы не доискались.

— Что?! — тихонько ахнула Анна Ильинична и кончиками пальцев приложилась к щекам. У неё разгорелись щёки. Видно было, какие у неё горячие щёки. — Сейчас надо меньше об этом говорить.

— Понял. Я почему про жандармов вспомнил. Иду к вам с листами от книги, а он мимо в коляске. Он каждый день мимо нас ездит. Важный, по сторонам не глядит. А не чует, какую мы книжку о России печатаем. Она хоть и разрешённая, а всё-таки, если вникнуть Анна Ильинична, вы Владимира Ильина знаете?

Наступило молчание. Несколько секунд было молчание. Длинных несколько секунд. Зачем ты спрашиваешь, Прошка? Ведь со всех сторон намекают тебе: пока помолчим. Прошка видел милое, темноглазое и немного встревоженное лицо Анны Ильиничны. «Надо на другое перевести разговор!»

— Анна Ильинична, я вашу книгу «Школьные товарищи» в библиотеке возьму.

— Она не моя, Проша. Я её с итальянского перевела.

— Во-о, с итальянского! Во какая вы образованная!

Она рассмеялась. Как хорошо она смеётся!

— Вы тоже можете образованным стать. Надо захотеть. Вы умеете хотеть? Вы много читаете, Проша?

— Читаю. С малых лет. А вы?

— И я с малых лет. У нас дома все книгочеи. В юности я в деревне живала. Каждое лето. В деревне Казанской губернии. Домик у нас старенький был, запущенный сад, обрыв над речушкой. У меня любимая аллейка берёзовая, в лунные ночи вся лунным светом расписана. А в безлунные сад тёмный, сад старый, глухой, а мы — на крылечке под лампой, все с книгами.

— Анна Ильинична, мне один знакомый человек говорил, вы стихи сочиняете.

— Какой у вас знакомый всеведущий! Сочиняла, когда ваших лет была.

— Скажите свой стих, Анна Ильинична, а?

— Вот чудак! Далеко это всё.

— Всё равно скажите, пожалуйста!

— Право, чудак Ну вот «Ночь давно уж, всё-то дремлет, всё кругом молчит. Мрак ночной поля объемлет, и деревня спит В хуторке лишь на крылечке светит огонёк и за чтением серьёзный собрался кружок» Незатейливые мои стихи.

— «И за чтением серьёзный собрался кружок» Это ваши сёстры, братья? Хорошая у вас, видно, семья?

— Правда, хорошая, в этом я счастлива. Пора вам в типографию, Проша. Листы не выроните? Нет? Надёжно? И знаете, что я вам посоветую? Будьте осторожны в разговорах с чужими. Особенно о политике.

А он только собирался рассказать ей о сегодняшнем особенном вечере! Так и подмывало его поделиться с Анной Ильиничной. Теперь, после предупреждения, он не решился. Скажет, болтун.

И ушёл не поделившись.

Анна Ильинична, заперев дверь, подошла к окну. В окно видно, как Прошка, перебежав улицу, бодрым шагом направился к конке. Узкоплечий, в драповом коротком пальто до колен.

«Славный мальчишка. Совсем мальчишка ещё. А неглупый. И славный, — думала Анна Ильинична. — Значит, политическая книга? Что же, верно знакомый человек ему объяснил. Володе было бы радостно знать, что рабочие самую суть в книге улавливают. Интересно было бы Володе узнать».

Анна Ильинична постояла, пока Прошка вскочил в подошедшую конку, и ушла в соседнюю, совсем уже крохотную комнатку с железной кроватью под белым пикейным одеялом и небольшим письменным столиком. Накинула на плечи тёплый шарф — в комнатёнке прохладно — и развернула отпечатанные вчерне листы.

Теперь она будет их читать много часов, проверять каждое слово и цифру. Пропустит обед и очнётся от работы, лишь когда стукнет за окном, оборвавшись с карниза, мартовская певучая льдинка. Ночь. Спит каменный Петербург. Пора спать, Анна Ильинична!