Удивительные истории - [36]

Тогда сэр Джон сказал мне гораздо больше, но, в конце концов, думаю, главное я изложил. Невозможно выразить огромную власть его открытия над моим разумом. С самого начала у меня возникло безоговорочное доверие к его рассказу, я ведь хорошо знал сэра Джона. И это открыло передо мной новые горизонты. Я увидел себя ставшим вдруг вечным, никогда не ведающим страха смерти, из века в век накапливающим знания и возможности до того момента, когда полностью уподоблюсь Богу.

— Сэр Джон! — воскликнул я, почти плача, еще до того как мой друг закончил свой рассказ. — Вы должны прооперировать меня!

— Но, Дэннел, ты слишком спешишь. Ты не должен столь опрометчиво отдавать свою жизнь в мои руки.

— Вы усовершенствовали операцию, не так ли?

— Это правда, — согласился он.

— Но ведь вы должны попробовать на ком-то этот метод, не так ли?

— Да, конечно. Но, Дэннел, я боюсь. Я не могу избавиться от ощущения, что человек еще не готов к подобному. Есть жертвы. Он должен отказаться от любви и чувства удовольствия. Эта операция не только забирает способность к размножению, но это лишает нас всех чувств, порожденных полом, чувства любви, чувства красоты, всех чувств необходимых для занятий поэзией и искусством. Это оставляет человеку только часть эмоций — эгоистичные эмоции, которые необходимы для самосохранения. Вы не понимаете? Человек становится чистым интеллектом, холодным апофеозом разума. И я, например, не могу смотреть спокойно на такие вещи.

— Но, сэр Джон, как и многое, это, по большей части, домысел. После того, как вы измените свой характер, невозможно сожалеть об этом. То, что сейчас кажется вам ужасным, станет нормой, и, наоборот, то что сейчас кажется нормой будет казаться ужасным.

— Правда, правда. Я знаю… Но это трудно принять…

— Я не боюсь столкнуться с этим.

— Ты не понимаешь, Дэннел, я боюсь… Интересно, готов ли хотя бы один человек к подобному преображению? Ведь для того, чтобы создать расу бессмертных, нужно быть уверенным, что представители ее совершенны.

— Сэр Джон, вы не должны столкнуться с этим, потому что вряд ли в мире найдется кто-то достойнее вас, — заверил я. — Но я твердо решил уговорить вас, как моего друга, взять меня с собой.

В тот вечер мы спорили очень долго, но в итоге я победил. Сэр Джон обещал выполнить операцию тремя днями позже.

…Но я забыл во всем этом обсуждении то, что, как я думал, никогда не смогу забыть даже и на мгновение? Я забыл об Элис! О той, кого я любил!

Я не могу описать здесь всю бесконечность эмоций, которые я испытал позже, когда был вынужден открыть свои планы Элис, заглянувшей ко мне в гости. Давным-давно я забыл, что такое чувствовать. Я мог бы назвать сейчас тысячи чувств. Ныне я привык оставаться бесчувственным, я не могу даже понять суть тех ощущений. Ибо только сердце может понять сердце, а интеллект только интеллект.

Я рассказал Элис всё. И её сердце почуяло беду.

— Но, Чарльз! — заплакала она. — Разве ты не видишь?! Это будет означать, что мы никогда не может быть женаты!

И, тогда в первый раз, я понял. Если бы только я мог осознать некоторые концепции этой любви! Я всегда знал что я потерял что-то прекрасное, когда я потерял любовь. Но какое это имеет значение? Я потерял Элис тоже, и я не мог вновь познать, что такое любовь.

Мне было очень грустно в ту ночь. Несколько часов мы спорили. Но я настолько ощущал себя избранником судьбы, что не мог отступить. Я был переполнен юношеским максимализмом, но чувствовал, что было бы трусостью отступить сейчас. Но это именно Элис осознала все аспекты вставшей передо мной проблемы.

— Чарльз, — сказала она, и ее губы приблизились к моим, — это не помеха нашей любви. После всего у нас будет любовь, на уровне разума, а не плоти. Мы будем любить, но забудем простое плотское желание. Я должна тоже пройти эту операцию!

И я не мог преодолеть ее решимости. Я хотел рассказать об опасности, о том, что я не хочу подвергать ее риску. Но, как это типично для женщин, она обезоружила меня обвинением в том, что я не люблю ее, что я не хочу ее любви, что я пытаюсь убежать от любви. Как я мог ей ответить, кроме безоговорочного согласия?

Но кто скажет, что такое любовь разума и возможна ли она? Что есть любовь? Красивая обертка для простой биологической потребности в размножении и распространении вида? И может ли существовать любовь без влечения плоти к плоти? Без эмоций, без страсти, любовь между двумя холодными интеллектами? Я не знаю… Я так и не узнал ответа…

Нет необходимости приукрашивать эту историю. Моя рука дрожит, и мое время на исходе. Скоро больше не будет меня, не будет больше моей истории, не будет человечества. Останутся только снег, лед и холод…

Три дня спустя я вошел в больницу Джона с Элис, держа ее за руку. Все свои дела я привел в порядок. Я настоял на том, чтобы Элис подождала, пока мне сделают операцию, прежде чем рисковать. Я голодал в течение двух дней и, опьяненный мечтами о будущем, потерялся в нереальном мире белых стен, белых одежд и белого света. Когда меня вкатили на каталке в операционную, уложили на длинный, тяжелый стол, на мгновение мой разум прояснился, и я в деталях запомнил аккуратную палату, сияющую белизной. Тогда я оказался под яркими лампами мягкого белого света, комната растаяла в туманной неопределенности, так ярко сверкали лучи света, отражавшиеся от отполированных до зеркального блеска инструментов. Мы с сэром Джоном пожали друг другу руки, точно прощаясь перед дорогой. Затем я почувствовала теплое прикосновения губ Элис к моими на миг ощутил жуткую душевную муку, которую позже не мог ни понять, ни описать. На мгновение мне захотелось вскочить с операционного стола, закричать, что мы совершаем преступную ошибку… Но чувство прошло, и я впал в некое оцепенение.