Удивительное происшествие - [3]

Лёвка сейчас же выхватил дневник и стал отчаянно и свирепо отдирать чешую. Чешуины быстро оторвались, но на их месте зачем-то появились… дырки. А по дыркам разве узнаешь, какой там был записан урок?!

— Надо тетрадки посмотреть, кто какие тетрадки в школу взял? И книжки! По ним узнаем!

Но только все четверо стали рыться в портфелях, как во дворе послышался голос Лёвкиной мамы.

— Поспи, моя доченька, на вольном воздушке.

Это она во двор выкатила коляску с Лёвкиной сестричкой, которая ещё даже ходить не умела, но зато очень здорово умела кричать. Звали её Алла, но брат называл Алка-кричалка.

— Поспи, моя умная, моя сладкая, моё солнышко, а я печку истоплю, — уговаривала мама.

Печку! Лёвка в ужасе схватился за футбольный мяч. Значит, мама сейчас за дровами в сарай придёт. А разве можно ей показываться в таком виде! Она же в обморок упадёт. Да что обморок! Обморок — чепуха! Полежишь и встанешь. Она умереть может! У неё слабое сердце. Что делать? Удирать из сарая поздно. И ребята в ужасе полезли за дрова.

Одна поленница стояла у стены, а другая — отступя от неё, для того, чтоб не спутать, где чьи дрова. Этим сараем пользовались не только Лёвка и его родные, но и их сосед. Соседова поленница как раз и стояла, отступя от стены. За неё-то и полезли ребята. Но она вздрогнула, закачалась и р-ррухнула вниз.

— Батюшки! Что это! — послышался мамин голос совсем у сарая.

— Уа-а, уа-а, уа-а! — во всю мочь завопила Лидка.

Ей дрова прищемили ногу. И это спасло положение. Мама подумала, что с Алкой-кричалкой случилось что-то необыкновенное, ведь такого дикого крика в их дворе давно не было. Мама со всех ног кинулась к дочке. Подбежала к коляске и… в испуге остановилась. Ещё больше, чем крик, её испугало то, что… ничего не случилось. Её «солнышко» безмятежно спало с закрытым ртом.

Пока мама, окаменев, стояла у коляски, а потом оглядывала двор, Лёвка успел запихнуть соску в Лидкин рот, а саму Лидку — за доски, упёртые в стену одним концом. Лидка присела на корточки и… нету её.

Борька залез за часть оставшейся в живых поленницы, и его тоже не стало видно. А Степан стоял посреди сарая и растерянно водил своим гусиным пером туда-сюда.

— Чего стоишь! Прячься!

Степан еле сообразил, что ведь можно залезть за бочку, которая стоит у стены. Залез. Согнулся в три погибели. А Лёвке уже и места не нашлось спрятаться в собственном сарае. Но мама вот-вот войдёт и… сначала упадёт в обморок, а потом умрёт, потому что у неё слабое сердце.

Куда деваться? С отчаянья Лёвка полез на Борьку. Сел на него верхом и стал колотить кулаками по спине.

— Пригнись к земле. Гнись! Гнись! Ну! А то мою голову видно…

Ему хотелось, как и Борьке, целиком спрятаться за оставшуюся в живых часть поленницы. Но это было невозможно, бывшая Лёвкина голова всё время оказывалась на виду. Втиснуть её было некуда.

Сноп солнечного света ворвался в сарай: мама настежь распахнула дверь. И футбольный мяч стал ещё виднее. Ой-ой-ой! Что будет теперь?.

Мама вошла и остановилась.

— Батюшки! Кто это поленницу развалил? Да ещё чужую! Лёвка! — позвала она громким голосом. — Ты, разбойник, командуешь?!

Ответа не последовало.

— Конечно, Лёвка, — рассуждала мама, — а кто же ещё? Вон и портфель его валяется. И ещё чьи-то три портфеля. Развалили поленницу и удрали, сорванцы. Ну, погодите, вы у меня получите!

Мама энергично схватила все четыре портфеля и понесла в дом.

Что теперь делать? Как узнать, о чём говорил Андрей Иванович на последнем уроке? Все сразу зашевелились и вылезли из своих укрытий. Но мамин голос вновь послышался у сарая:

— Я вам покажу, бесенята, как поленницы разваливать!

Все моментально полезли на свои ещё не насиженные места.

Мама вошла и остановилась в дверях. Ей показалось, что в сарае кто-то есть.

— Лёвка, ты здесь?

В ответ ни слова, ни шороха. Тихо. Все замерли, не дыша.

— А это что ещё?

Мама увидела кусок огромного гусиного пера, который торчал из-за бочки. С удивлением подошла к бочке. Нагнулась. Пощупала рукой перо, потянула его к себе. Не двигается. Потянула сильней — то же самое. Постучала по нему, поцарапала его ногтями. Степан в это время чуть-чуть не чихнул. Это оказалось ужасно щекотно, когда твоё гусиное перо царапают ногтями. Он вообще сидел за бочкой — ни жив ни мёртв. Вот-вот мама увидит его спину, руки-ноги и тогда… Что будет тогда — неизвестно, но ничего хорошего, конечно, не жди.

Мама стояла в недоумении. Она никак не могла понять, что это такое белое твёрдое и не двигающееся с места может торчать из-за бочки? Наверно, прохвост Лёвка опять что-нибудь ненужное приволок в сарай. И только она хотела сдвинуть бочку поглядеть, что это такое за ней, как (ах, батюшки!) увидела голову своего родного сына, которая никак не умещалась за разваленной поленницей. Но так как это была не прежняя его голова, то мама, конечно, не подумала, что сам Лёвка сидит здесь в двух шагах от неё. Она подумала, что это обыкновенный футбольный мяч. Да нет, в том-то и дело, что не обыкновенный. Если бы обыкновенный, то было бы ничего, а это, по маминому мнению, был мяч их соседа персонального пенсионера Ивана Павловича. Он жил с ними в одной квартире, пользовался тем же самым, что они, входом, сараем, коридором, чуланом, кухней, огородом и всякими прочими местами.