Удав и гадюка - [79]
— Все ли у тебя хорошо, Юлиан? — как бы невзначай поинтересовался Габелий. Дигоро фыркнул.
— Все хорошо, почтенный. Уже полночь, а вы еще не спите — непорядок, — улыбнулся северянин.
— Да-да, бессонница, знаешь ли, — прокряхтел полноватый маг. — Пришлось вот Дигоро просить сбор сделать. Так, чтоб нервишки подуспокоить. В последнее время столько всего случилось. Но раз ты здесь… Тогда пусть хранит вас всех ваш Гаар. Всем доброй ночи.
Латхус снова был глух и нем к обращениям Юлиана. Тогда веномансер просто решил молча следовать за наемником и продолжил спускаться по каменным ступеням. Шли они уже долго. Пересекли множество коридоров и нижних залов, спрятанных под ратушей, пока, наконец, не повеяло сыростью. Ступени обросли мхом. Возможно, они были под руслом реки Химей, потому что по полу затарабанили срывающиеся с потолка капли. Юлиана не покидала уверенность, что один из коридоров пещер ведет за город. Но чутье подсказывало вампиру, что стоит свернуть Латхусу шею, как из-под земли явятся другие наемники. Не зря головорез всю дорогу предупредительно держал одну руку на едва светящемся у его груди талисмане, а другой, в кожаной перчатке, гладил ножны с кинжалом.
— Направо, — скомандовал замогильным и мертвым, как все вокруг, голосом Латхус.
Юлиан потер сильфовский фонарь, и тот воссиял еще ярче. И без этого рассеянного света раб все прекрасно видел, но, чтобы не раскрыть свою сущность, приходилось идти на мелкие ухищрения. Нервно дрожали руки от скорой встречи с Вериатель.
Ранним утром, до того, как Илла покинул особняк, майордом по просьбе Юлиана и согласию Советника приписал Хмурого к домовым рабам. Вечно мрачного невольника поселили на втором этаже, в комнате со слугами Дигоро и Габелия. Хмурый долго молчал, в непонимании озирался, буравил умным, но тяжелым взглядом все вокруг. На руках его пестрели синяки от недавнего общения с Аиром, а спина была иссечена плетью надсмотрщика. Но даже когда раб убедился, что отныне он будет жить в тепле и сытости, настороженное выражение не покинуло его лица. Он поблагодарил своего избавителя коротко и невыразительно. В Хмуром, который, как оказалось, носил до рабства имя Игомар, Юлиан надеялся в будущем обрести верного союзника.
После череды поворотов в сыром коридоре показалось озеро. Оно покоилось среди развалин храма древних божеств, которые еще не были так милосердны и добродетельны, как нынешние Праотцы. В оскале и рычаниях обезображенные статуи тянули когти, крылья и хвосты к священным водам. В изуродованных временем, плесенью и камнепадом фигурах уже тяжело было угадать, какое божество они изображали, но все как один они стращали. Невольно Юлиан вспомнил описанные в книгах кровавые ритуалы юронзиев, живущих здесь еще на заре этого мира.
Вокруг послышался многочисленный писк. С визгами рассыпались по углам, сверкая желтыми глазками, перепуганные чертята, а под потолком хлопнули кожистые крылья обеспокоенных вторжением в их подземелье летучих мышей. Воздух в огромном зале с просевшим куполообразным потолком был влажным, но чистым. На каменистом полу с мелкой крошкой мрамора и гранита густо росли мхи. Эти же мхи в обилии облепили и стены.
По ногам слегка потянуло сквозняком, и Юлиан завороженно уставился на заваленный колоннами темный проем в другом конце зала. Не этот ли коридор — путь к свободе?
— Здесь, — глухо сказал Латхус и отвлек раба от мыслей.
Юлиан поставил фонарь на расколовшийся гранитный обломок потолка, рухнувший во время давнего землетрясения на каких-то несчастных, чьи кости белели из-под основания, и обернулся к наемнику.
— Может ты хотя бы отойдешь чуть дальше, чтобы не стать едой?
В ответ на это Латхус даже не мотнул головой, а лишь шире расставил ноги, продолжая держать одну руку у талисмана на груди, а вторую — у кинжала. Юлиан вздохнул и постарался сделать вид, что наемника здесь нет, а вокруг северянина лишь притаившиеся чертята да беспокойные летучие мыши.
Тихий всплеск. Сердце часто застучало в груди, а кровь прилила к вискам. Юлиан резко все позабыл, и как голодный волк бросился к кромке темной мертвой воды. И увидел ее. Вериатель стояла во тьме чуть поодаль, слева. Ноги ее были погружены по щиколотку в озеро, а по черному платьишку и спутанным волосам стекала вода. Вериатель казалась призрачным видением, меняющим очертания и колышущимся влево-вправо, пока, в конце концов, не обрела четкость. А Юлиан уже без раздумий побежал к ней, во тьму, под рыбьим взглядом Латхуса, рука которого стремительно вцепилась в талисман еще сильнее.
Не сказав ни слова, Юлиан обнял Вериатель, стал осыпать поцелуями ее бледное лицо. Кельпи была поначалу отрешенно неподвижна и будто мертва, словно не узнавала того, кто стоял сейчас перед ней. Но потом ее взгляд обрел печаль и сознание, дрогнул, и на место горю разлуки пришла какая-то неестественно великая, но тихая радость. Год, они не виделись целый год. Как это мало для бессмертной жизни, но как долго для любящих сердец! Вериатель обняла Юлиана за шею и радостно задышала. Так они и простояли, не шелохнувшись, не известно сколько времени, впитывая друг от друга тепло переплетенных душ. Слепой во тьме Латхус поднес магический фонарь чуть ближе к паре и уронил руку от груди. Он понял — северянин в таком сильном чувстве счастья, что охватило его от пят до макушки, сейчас не способен к побегу.
