Удав и гадюка - [63]

Веномансер Дигоро без устали принюхивался, присматривался и вел себя, как пес-сторож. Все предметы, которые попадали в руки Илле, будь то писчие перья или бумаги, Дигоро проверял свои чутким носом и только потом передавал хозяину. Не так себе представлял такое уважаемое ремесло, как веномансию, Юлиан. Не думал он, что, обучившись столько лет такому сложному искусству, его удел — водить носом по дорожке перед господином. Дигоро ничего не объяснял и вообще старался не замечать молодого раба, видя в нем соперника на свое место. Однако после приказа Иллы, который на это обратил внимание, стал подсказывать.

— Часто травят бумагу… — бурчал Дигоро с фиолетовыми мешками под глазами. — Яд прячут под запахом духов. А может быть и Леоблия, она без запаха, но с горьковатым привкусом. Тогда облизываешь кончики пальцев после того, как потрогаешь везде бумагу.

Стоя в канцелярии, огромной комнате с восемью прямоугольными окнами с бордовыми гардинами, веномансер держал в руках письмо из Нор’Эгуса. Для примера он дотронулся до краев желтого листа, не переворачивая послание чернилами вверх, чтобы не увидеть текст, потер со всех сторон, а потом обслюнявил пальцы.

— Теперь ты, — передал он бумагу Юлиану, оторвав того от лицезрения деловитых воронов, выполняющих роль писарей. Никогда ранее раб не видел этих дивных птиц вживую, и теперь с интересом рассматривал их гладкие перья, мягкую шерстку на руках с коготками, черные матовые клювы и умные, но ничего не выражающие глаза.

— Леоблия имеет запах, слабый и неярковыраженный, но имеет, — наконец, принюхался Юлиан, осторожно держа бумагу пальцами. Он не стал их облизывать, как этого никогда не делал и Вицеллий Гор’Ахаг. — Так что письмо чисто.

Пока Илла Ралмантон читал другое послание, из Байвы, Дигоро упер руки в боки и негодующе зыркнул на Юлиана.

— Хоть ты и сын Алого Змея, это не значит, что ты обладаешь крепкими знаниями. Твоя ошибка может стоить жизни нашему хозяину, поэтому учись у меня, без пререканий.

Потом помолчал и добавил.

— Ты должен был попробовать пальцы после ощупывания письма!

— Я же говорю, что Леоблия пахнет водорослями, — Юлиан пожал плечами, не желая спорить с веномансером. — Она имеет специфический морской запах, который чувствуется при вдыхании полной грудью, в самом конце вдоха.

— Не пахнет она ничем! Это написано крупными буквами даже в трактате «О ядах» пера мастера Кайеоркана из Багровых Лиманов! У Алого Змея, значит, была старая или стухшая Леоблия, неправильно высушенная — отсюда и вонь.

— Нет. Отец говорил, что у мастера Кайеоркана нюх был, как у старого пса с забитым носом, и он даже не пытался научиться различать запахи Леоблии, — с достоинством отозвался Юлиан, который, при всей его неприязни к уже почившему и безумному учителю, видел в Вицеллии Гор’Ахаге единственный авторитет в веномансерском ремесле.

Вицеллий был первооткрывателем и находил в себе силы и характер противостоять старым учениям, в отличие от таких, как Дигоро, таких, которые лишь следуют протоптанными дорожками, боясь даже предположить, что они могут вести в неверном направлении. После сказанного Юлиан сложил руки на груди, затем перевел взгляд на сидящего в кресле Иллу, который пропечатывал горячий сургуч уже проверенной Дигоро и Юлием печатью.

Дигоро побуравил взглядом Юлиана и сморщил недовольно рот, тоже скрестив руки на груди. И пока Дигоро думал, зачем хозяин так близко подпустил сына своего главного врага, маг Габелий деликатно толкнул веномансера в плечо и шикнул, умоляя того успокоиться. Дигоро попыхтел, как забитая трубка, и притих.

Илла Ралмантон все время проводил в назначении встреч, общении под звуковыми щитами один на один с важными чиновниками, расхаживал между этажами и башнями, которых было три: Коронный дом, Ратуша и Ученый приют. Иногда он заходил в специальные спальни, где в полутьме, после проверки богатой обстановки веномансерами, лежал некоторое время и отдыхал. Тогда заботливый лекарь раскрывал свою бездонную сумму и извлекал оттуда горькие лекарства да вонючие мази, запах которых прятал под обильным изливанием на парчовые одежды цитрусового парфюма. Посреди дня Илла один раз навестил и тюрьму, подвалы, где долгое время разговаривал под щитом со слугой Шаджи.

Вечером, когда снегопад стих и Элегиар теперь укрывал тонкий слой снега, Илла Ралмантон покинул дворец. Советник шел сам, пешком, с выражением мрачного холода на лице, до самого дома. Лишь хромота да медленный нетвердый шаг выдавали, что Илле это дается с трудом.

Ну а Юлиан обводил глазами все вокруг, глядя сквозь, и мечтал лишь о постели. Кажется, что события текущего дня, очень обильные на впечатления, уморили его. Раб чувствовал в голову тяжесть от вороха мыслей, и хотел растечься по своему шерстяному матрацу и забыться сном. Уже на подходе к особняку Юлиан потер запястье о бедро, щупая браслет. Тот почти сросся с рукой, удивительно легкий и едва ощутимый. И сейчас, как и время от времени, браслет напомнил о себе легкой дрожью, которая растеклась по телу назойливым и гадким чувством беспокойства, отдала в голову тонкой свирелью. Юлиан остервенело зачесал руку.