Ударная сила - [5]

Он так и не пришел к какому-либо решению. Была полная апатия и расслабленность, когда его вызвал Янов. И только тут к Василину вернулось знакомое чувство — раздражение.

Янов встретил его стоя, встретил обычным своим вопросом:

— Как самочувствие, Михаил Антонович?

— Самочувствие — лучше некуда, — нехотя ответил Василин, не глядя на маршала, не зная чего ждать дальше.

Янов посмотрел в окно, в пасмурный, блеклый день. Чудачества в природе еще не кончились: дымная муть скрадывала дома на улице. Что-то непривычно-придавленное было в Василине и вместе с тем злое, неприятное, точно он сейчас ударит кулаком по столу. Жалость, как тогда, в зале заседаний Совмина, шевельнулась у Янова.

— Переживаете, а зря, Михаил Антонович. Странной мне кажется такая позиция...

— Странной? — подхватил Василин и весь подобрался, глаза из-под бровей льдисто сверкнули. — А правильно ли, хочу спросить, только на «Катунь», как на меч-кладенец, рассчитывать? Одна «Катунь» — и швец и жнец... Не сказочка ли? Не шапки ли эти «Катуни», которыми собираемся закидать противников? Все долой, зенитную артиллерию долой, даешь одну «Катунь»! А чем встречать, если завтра сунутся? Чем? — Он отчужденно взглянул на Янова. — Слушай, Дмитрий Николаевич! Здесь мы вдвоем. Ты мне прямо скажи. «Негативные явления» — это «Сатурн»? Я так понимаю? Его под корень, значит, меня тоже под корень?

— Не так. Просто принцип — сокращать расходы на устаревшие виды вооружения.

— Так... — Василин качнулся. — Так это неправда, товарищ маршал! Неправда — и не иначе!

— Все это от упрямства... А упрямство, Михаил Антонович, от непонимания. Да, мы не имеем права вот так лбы расшибать. Не имеем права на личные привязанности, на вкусы, на то, чтобы сердце отдать одному делу, а для другого оставлять желчь. Нет у нас такого права. Ибо мы руководители. Когда спорят конструкторы, ученые-проектировщики, — это хорошо. Если они дерутся, расшибают друг другу лбы, — это тоже хорошо. Не до смерти, конечно. Они должны быть однолюбами. Отдавать все одному детищу. Они должны свято, всей совестью верить, что их детище единственное, лучшее, самое красивое, самое полезное, самое нужное. Иначе они не смогут быть творцами. А нам любовь надо распределять по строгим математическим законам. Видеть каждого — Абросимова и Бутакова и оценивать каждого, чего заслуживает его творение. Потому что каждый из них представляет как бы определенный и необходимый этап развития научной мысли. Абросимов — вчерашний и сегодняшний, Бутаков — сегодняшний и завтрашний... Нам нельзя ошибиться и надо видеть и тех, кто защищает наше небо сегодня, и тех, кто будет стеречь его завтра, послезавтра. И важнее тут — видеть, что будет завтра, послезавтра. Это, конечно, трудно, черт возьми! — Янов замолчал, словно что-то усиленно припоминая, короткие кустики бровей сползлись к переносице.

Василин хрипло, с нервной сдержанностью сказал:

— А не получается ли по той поговорке: обжегшись на молоке, дует и на воду?

Вскинув голову, Янов уставился на Василина, но видел и не видел его... «Намекает на тот случай? Определенно. А что же, он прав. Было, от правды не уйдешь».

Тот случай... Совсем еще свежий, всего трехгодичной давности. Тогда не «Сатурн» был, а другой артиллерийский комплекс, но тоже конструкции Модеста Абросимова, а он, Янов, был председателем Государственной комиссии, принявшей пушки на вооружение. Да, тогда, как снег на голову, посыпались сообщения из частей: пушки клюют носом, выходит из строя сложная гидросистема... Теперь-то ясно, что и не конструктора даже вина. Причина оказалась в металле: принцип, заложенный в систему, требовал сверхпрочного металла, но его пока не было, завод на свой страх и риск ставил заменитель по «близким показателям», но заменитель сначала держался, потом стал сдавать... Что ж, гидросистему после доработали, а Янову пришлось ехать на периферию: маршал артиллерии — и заместителем командующего округом...

Да, намек Василина понятен. Слишком прозрачен и, конечно же, ждет, что отвечу, — вон насторожен и возбужден. А что ему отвечать?..

Янов, повернувшись, взял со стола бумагу.

— Вот постановление...

— Постановление? Уже?

Янов увидел, как дрожали пальцы Василина, когда тот взял бумагу.

Прошли всего секунды, голос Василина заставил обернуться Янова. Василин сказал по слогам:

— Про-чи-тал. — Лицо землисто-серое, непроницаемое.

— Тогда... десять дней хватит? Доложите Военному совету, а после ответим в Генштаб и в Правительство. Если будут вопросы, заходите.

Нет, у него не было вопросов, и заходить ему совсем не хотелось, и на дачу в сплошном машинном потоке ехал с перекипавшей злостью: казалось, он был переполнен ею, как бурдюк, ткни — и брызнет, и ничто уже не удержит, польется гнев неудержимо, бешено. Да, правительственное решение: прекратить дальнейшие испытания зенитно-пушечного комплекса «Сатурн» как неперспективной системы... «Неперспективной!» Да еще и с предупреждением, хоть и деликатным: мол, кое-кто «тормозил» свертывание работ... И тут Кравцова, этого циркача, рук дело?

Он успел подняться на второй этаж дачи, пройти в свой кабинет, подумал: хорошо, проскользнул, не замеченный женой, сейчас приляжет на застеленную клетчатым пледом тахту. Но лишь расстегнул китель, сердито проталкивая в петли золоченые, дутые с гербами пуговицы, на пороге появилась Анна Лукинична. Взглянув на меловое, опалое лицо мужа, запричитала: