Ударная армия - [84]
Коробов осторожно коснулся рукой большой синей пуговицы на пальто девочки.
— Здесь — твоя душа. И если ее погубить, твою очень славную душу, то получится ду-ше-губ-ка. Вот так, Ульхен. — Он повернул лицо к шоферу. — Вы забыли ответить мне, приятель…
— Приказано прибыть в Эберсвальде, в военный городок, не позднее семи утра завтра, господин обер-лейтенант! — Шофер поправил фуражку. — Если русские свиньи не разбомбят нас по дороге…
— Э, вы пессимист, приятель.
— Я просто немец, доживший до проклятого сорок пятого года, господин обер-лейтенант…
Машина тяжело прогрохотала по грязному дощатому настилу узкого моста через какой-то ров, пересекающий подножье пологого холма.
— Девочка, смотри на небо, — сказал шофер. — Если увидишь самолеты, скажешь…
— Да, господин солдат, — вежливо улыбнулась Урзула, отодвигаясь от Коробова к правой дверце просторной кабины.
— Мы доедем, Ули, — сказал Коробов. — Нам нельзя не доехать.
Человек в Москве читал:
«Коробов звонил из Эберсвальде по армейскому телефону. Фрау Лило фон Ильмер погибла при бомбежке Данцига, все ее вещи сгорели вместе с машиной.
Сообщите по любому каналу возможность замены. Имеющаяся рация не справляется с объемом информации, реальна угроза ее фиксации станциями радиоперехвата.
Четвертый на допросах молчит. Допрашивал четыре раза лично бригаденфюрер СС Мюллер.
Профессор Макс де Кринис покончил самоубийством.
Привет!
Циммерман».
«Генерал Венк, назначенный в штаб Гиммлера по настоянию Гудериана для помощи в руководстве войсками, уснул за рулем машины, разбился, вышел из строя на несколько недель. Вместо него назначен генерал Креббс. Друг генерала Бургдорфа, начальника управления личного состава сухопутных войск, близок также к Борману и бригаденфюреру СС Фегелейну. Перед Гитлером неустойчив.
Привет!
Циммерман».
Человек поднялся с кресла, подошел по скрипнувшему под сапогами паркету к радиоприемнику…
— Доброй ночи, дорогие соотечественники… — сказал приятный женский голос из Берлина.
Человек выключил приемник, вернулся к столу. Перевернул листок в синей папке, стал читать:
«Главный вывод из поездки Коробова в Данциг: тыл рейха трещит по всем швам, настроение среднего немца паническое. На дорогах — сотни тысяч беженцев, маневр исключительно затруднен, массовое дезертирство — очевидный факт для сегодняшнего вермахта.
Подтверждаем точность перечня частей и соединений, сосредоточенных для обороны Данцига, сообщенных вам вчера.
Дополнительный список частей и соединений, наблюдаемых Коробовым в приморской полосе Данциг — Штеттин, сообщим следующим сеансом.
Привет!
Циммерман».
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
…рубаха досталась Борзову великонька… Завязывает тесемки ворота, смеется старый солдат: «Ежели того… уж вот где вольготно душе будет… Сразу в рай полетит…» Манухин даже побелел тогда: «Закрой, закрой уста, нечестивец, нехристь!..»
Новые рубашки нам Алька организовала…
Уходят люди в небытие… Их нет… Никогда не будет их, мертвых… Сильвы не будет… Альки… Вечи Березницкого… Ваню Евсеева опять зацепило миной… А Галя Чернова… Она ведь Ивана спасла, сама под огонь бросилась… Выживет ли девочка?..
Волынский теперь смерти ищет… Да, да, мне уже трижды докладывали… Потерял Сильву, а теперь и эта девушка… Галя… Когда редактор принес мне письмо Борзова о ее подвиге… черт возьми, я еле слезы удержал тогда… Солдаты, солдаты, русские солдаты…
Борзов, наверное, опять чистую рубаху надел… Полверсты через этот проклятый Одер — не одна русская душа смерть здесь примет… Крепкая русская закваска… И дед, и прадед Борзова чистую рубаху перед боем всегда надевали, да, да, род Борзовых — старинный род, наверняка не один солдат был в твоем роду, Николаич, не один…
А разве Николаич — последний, кому довелось чистую рубаху надевать, к смерти готовиться?.. Долго еще России понадобятся чистые бязевые рубахи… А ведь, наверное, и сейчас бязь со своих станков снимает жена Борзова в Шуе… Лида Борзова…
Останусь живым — обязательно побываю в Шуе, к Борзовым зайду… Там ведь и Венер Кузьмич где-то по соседству живет, в Юже…
Если останусь живым…
Спал Борзов под кустом. Справа — Пашка Шароварин, слева — старшина Мануйлов.
Снилась ему баба. Не то соседка Тамара Васильевна, не то мастер первой смены Маргарита Викторовна…
Зубами поскрипел Борзов во сне: то светлые глаза соседки на смуглом девчоночьем лице мастера были, то кудрявые завитки белокурых волос Маргариты вдруг над густыми, темными бровями Тамары под ветерком шевелились, — шел Борзов по маленькому броду с «Козьего острова»… И рядом с ним плескали босыми ногами по воде Тамара и Маргарита, и мучило Борзова, что никак он не угадает — кто из них мастер, кто — соседка… И платья на них были одинаковые — армейского покроя, зеленые платья… Тамара — а может, Маргарита — вдруг угодила в яму, вода всплеснулась, потянула Тамара — или Маргарита — руки к Борзову, а руки его не могли шевельнуться, мертво свисали руки Борзова, и крикнуть он не мог… И не Тамара это была, и не Маргарита — лицо жены увидел Борзов, уходило лицо в глубь воды…
— Лида-а… Лидонька… — простонал Борзов во сне.
