Ударивший в колокол - [12]
Нашли другого кандидата в женихи, помоложе и вообще не такого дремуче-уездного. Натали написала ему письмо, где просила отстраниться от нее, потому что она любит другого. Так отпал и второй претендент.
Герцен решился. Он боялся, что в третий раз Наташа не ускользнет от насильственного брака. Он умыкнул ее. Помогал ему Кетчер, который всегда рад был принять участие в авантюре гусарского свойства. Но не только поэтому. В ту пору он любил Герцена. А узнав Натали, он стал боготворить ее.
— Ты дрянь перед своей женой! — говорил он Герцену в своем бесцеремонном стиле.
Натали относилась к Кетчеру, как к отцу, которого у нее не было.
— Если вы любили Кетчера, этого человека с лицом последнего могиканина, — говорил Герцен, — вы не могли сердиться на его живописную манеру выражаться.
Со своими резкими чертами лица и сросшимися бровями он был похож на одомашненного черта.
Натали — невеличка, худенькая до воздушности, голосок тоненький, тихий и безрадостная улыбка: губы раздвинет, а глаза грустные. На вид девчонка, в сумерках ее принимали за подростка. Проницательный взгляд мог обнаружить в этой нежной оболочке что-то мучительное, какую-то трагическую тень.
Красива? Да. Но неброской красотой, притом что черты лица несколько крупны. Большеглаза. Взгляд ясный. Ничего в чертах ее яковлевского, все от матери — крепостной крестьянки Аксиньи Ивановны Захарьиной. Что-то татьянинское в ее лице.
Да, было в ней еще кое-что, не вдруг приметное. Это требует объяснения. Белинский, познакомившийся с Натали, пришел в восторг. И отписал Боткину:
«Что это за женственное, благороднейшее создание, полное любви, кротости, нежности и тихой грации!»
Белинский, впрочем, был влюбчивый. Но не в этом дело. Через два года он пишет невесте:
«…Эта женщина… прекрасная, тихая, кроткая, с тоненьким голоском…»
Дальше следует «но», которого в первом письме не было:
«Но страшно энергичная: скажет тихо — и бык остановится с почтением, упрется рогами в землю перед этим кротким взглядом и тихим голосом».
Итак, Белинский разглядел, что в этом небесном создании, в этом воплощении кротости живет волевая, размашистая, безудержная, страстная душа. Вид хрупкий, тростинка, мнится — дуновение ветра сломит ее, улыбка словно вымученная, как у непрощенной Магдалины, и при этом голова, полная огненных фантазий, и непоколебимо твердая воля в их достижении.
А ведь поначалу она показалась Герцену безжизненной, холодной. Сказались навыки к скрытности, развивавшиеся у Натали еще в детстве как сопротивление деспотическому самодурству княгини Марии Алексеевны и ее могущественной приживалки «звенигородской вдовы» Марьи Степановны.
Конечно, Натали была влюблена в Сашу Герцена страстно. В дневнике своем записала: «Боготворение Александра».
Впоследствии она низвела его с пьедестала. Это произошло после случая с крепостной девушкой Катей, горничной матери Герцена. «Случай всегда находится, особенно когда ни с одной стороны его не избегают», — с грустью вспоминал Герцен.
«Случай» произошел через несколько лет после брака: поддавшись зову плоти, Герцен сошелся с горничной Катей. Это длилось одну ночь, но и ее было довольно, чтобы Герцен самобичующе воскликнул: «Я добровольно загрязнился!» Катя, собираясь в церковь на говенье, во всем призналась Наташе, не зная, что сам Александр опередил ее. Конечно, этот «случай» не мог не ранить Наташу, которая писала накануне брака: «Нас все будет окружать необыкновенное, все прекрасное и изящное».
Оскорбительное ощущение от измены превратилось у Наташи в рану, которая со временем хоть и затянулась, а все же продолжала ныть. «Вера ее в меня поколебалась, идол был разрушен», — писал Герцен. И это бессильно было излечить покаяние Александра в том, что он «загрязнился».
Память о «падении» Герцена, хотя и прощенном, никогда не была до конца утрачена, и какой-то темный подсознательный мотив отмщения сыграл впоследствии свою роль.
Но все это в будущем. А пока Натали перестала любить в Александре бога>, но продолжала любить человека.
А человек Герцена был очень земной, преданный всем радостям жизни.
В том числе — смеху.
Вот чего начисто была лишена Натали — юмора. Он не наличествовал в наборе ее возвышенных чувств. Герцен зря расточал перед ней бесценные сокровища своего юмора, своего сверкающего балагурства, «демонического начала критики и иронии», выражаясь его же словами. Оттенок досады чувствуется в письме Герцена к Витбергу, где он пишет:
«Кстати, я хотел вам написать. Она тоже, как вы, не любит смех, никогда не произносит напрасно имя бога и не любит Гогартовых карикатур».
Натали внушала любовь всем, не только мужчинам, но и женщинам. За исключением Авдотьи Панаевой. И Эммы Гервег. Но вот, к примеру, Татьяной Астраковой владела, но выражению Герцена, «религиозная любовь» к Натали.
Что касается мужчин, то тут дело доходило до обожания, даже до преклонения. Белинский восхищался ее «тихой грацией». Грановский писал о ней своей жене: «Дорогою я, кажется, еще больше полюбил ее». Циник Бакунин, ниспровергатель святынь, писал из Берлина сестрам Беер: «…она — святое, любящее, истинно женственное существо». Огарев считал Натали самой прекрасной женщиной из всех, кого он знал. Он находил в ней непревзойденное изящество духа и физического облика.
